— Пошли! — махнула рукой Полина.
Они выбрели за село и по тракторному следу направились к лесу, который темно и таинственно стоял среди лунного света и белых снегов. Колька часто задирал голову — звезды считал. Поле было хорошо и весело.
В лесу Колька отыскал маленькую пушистую елку, утрамбовал вокруг нее снег и лихо объявил:
— Это наша елка!
На макушку ели он нахлобучил свою шапку, на ветки повесил перчатки и шарф и довольный, радостно улыбающийся посмотрел на нее.
— Сейчас же надень шапку! — приказала она, — простудишься.
Колька бесшабашно помотал головой. Тогда Полина сдернула шапку с елки и попыталась надеть ее на Колькину голову. Он увернулся. Она — опять. Очень скоро оба свалились в сугроб, и Поля в горячке все-таки добилась своего, не заметив, как вдруг обмяк и затих Колька. Лежал он на спине, широко раскинув руки, и тревожно смотрел на нее. А она, Полина, сидела на Кольке, словно ей еще только предстояло перейти в четвертый класс.
— Ты чего? — растерялась Полина и неловко поднялась…
Домой возвращались молча. А твердый, занастившийся снег тяжело и ослепительно взблескивал под луной, сухо поскрипывал под ногами, грустный восторг и печаль подступили к Полине и от этого снега, и от близкой деревни, по самые крыши занесенной сугробами, и от рядом шагавшего Кольки. Никогда у нее не было такой ночи и такой расслабленной грусти, заставлявшей думать о том, что детство позади и лучшая ночь — тоже.
— Я задами пройду, — сказала Полина возле первого дома.
Колька знакомо нахмурился и полез за папиросой.
— Не сердись, Коля, — грустно улыбнулась Полина, — так надо. А за лес и елку — спасибо!
— Я завтра вечером тебя подожду? — робко спросил, Колька.
— Где?
— У дома.
— Не знаю, Коля… Зачем тебе это?
— Погуляем, — Колька оживился. — Я тебе рассказать хотел, а вот не получилось…
— Ты когда едешь-то?
— Десятого.
— В городе хорошо?
— Скучно.
— Вот тебе на! — Поля притворно удивилась, хотя ей радостно и весело стало от Колькиного признания. — В городе и скучно?
— Скучно, — подтвердил Колька.
— А ты бы девушку нашел, — обронила Поля, внимательно разглядывая носки своих валенок. — С нею бы в театр ходил, кино…
— Так я приду? — Колька затоптал окурок.
— Нет, Коля, не приходи! — неожиданно резко ответила Полина и быстро пошла к дому…
А Колька приходил. Каждый вечер. Это она узнавала по мундштукам выкуренных папирос у ее палисадника. За вечер — шесть папирос. И она решилась: отнесли с Василием заявление в сельсовет.
Свадьбу гуляли 9 мая. Вынесли во двор столы и скамейки, расставили буквой Т, набросали кругом зеленых березовых веток, и — застолье готово. Время для свадьбы неподходящее — посевная, но делать нечего, как заявила Нюрка-Колокольчик: приспичило. Молодые, вернувшись из сельсовета, тут же были усажены за стол, тетка Татьяна торопливо всплакнула, водку разлили и выпили. Все делалось как-то поспешно, без удали и размаха, словно не свадьбу гуляли, а какую-то не очень веселую обязанность исполняли. Уже после второй включили радиолу, хотя желающих танцевать и не обнаружилось. Однако постепенно водка и хорошая закуска взяли свое: мужики загомонили, зачадили папиросами, подружки Полины все чаще стали всхохатывать, кстати и некстати выкрикивая «горько!» и постепенно обволакивая пока еще робевших парней призывными взглядами. Тетка Татьяна, зорко стерегущая застолье, отозвав Полину в сторону, сердито зашептала:
— Ты это что, девка, очумела? Третью рюмку дотягиваешь.
— А ты считаешь?
— Я вот тебя счас за космы сосчитаю, — пригрозила тетка Татьяна, — не посмотрю, что невеста.
— Не-вес-та, — медленно повторила Полина, прислушиваясь к своему голосу и невнимательно пообещала: — Больше не буду.
— Что она тебя? — заботливо поинтересовался Василий, тесня Полины ноги жестким коленом.
— Делать нечего, — отмахнулась Поля.
И тут над Полиными плечами всплыла Нюрка-Колокольчик, без которой даже самое захудалое гулянье не обходилось. Обняв Полю, она привычно запричитала:
— Люди пировать, а мы горевать. Ох, Полюшка-Полька, ума вот столько! Что пригорюнилась, невестушка нежданная, судьба окаянная?
