Михаил Логинов нашел бригадира, когда тот поправлял кобыле шлею. Михаил еще подумал, откуда в Заполярном коняга? А спросил:
— Вы бригадир Первухин?
— Ну, я бригадир, — не оборачиваясь, ответил верзила в летных унтах, в меховой шапке набекрень, одно ухо голосовало. — Не видишь?
— Разберись тут, кто начальник, футболят от одного к другому, теперь вот к вам послали.
— Вроде крепкий парень, а перекосило. Что у тебя в чемодане-то? Золото? Огнеупорные кирпичи?
— Инструмент.
— Какой такой инструмент?
Мишка тут же опустился в снег на колени, щелк-щелк замками. Поднял крышку.
— На, смотри. — Сдвинул штаны, рубашку, теплые носки домашней вязки. Под одеждой лежали чертилки с победитовыми напайками, резцы, циркуль. В футлярчике, как понял Первухин, микрометр.
— А это зачем? — постучал он по футлярчику.
— Пригодится. Не на день приехал.
— Ладно, закрывай, а то увидят — сглазят или упрут.
Мишка глянул исподлобья на бригадира: какой-то корявый, угловатый, как наждачный обдир.
— Дошлый! — крикнул в морозный туман Первухин. — Такси заправлено, поезжай за кислородом. Пошли, — кивнул он Михаилу и зашагал вперед, еще больше сутулясь. Михаил — за ним. Чемодан оттягивал руки, и сейчас он больше всего боялся отстать от бригадира. Неожиданно Первухин остановился.
— Коня запрячь не могут, — повернулся он к Михаилу. — Где люди росли… Умеешь запрягать?
— Умею.
— Ну и ладно. — Бригадир залез на короб, снег под ним застонал. — Хотел в палатку, — махнул он рукой в сторону темневших палаток, похожих на скирды в ненастную погоду, — но пошли в барак.
Михаил тоже влез на деревянный короб, потоптался:
— А это что за пеналы?
— Смотри, провалишь, — усмехнулся бригадир. — Это теплотрассы, трубы под ними проходят.
— Трубы, а чего же не в траншее?
— Греть вечную мерзлоту?
Короб привел их к общежитию.
— Фу-ты, черт, — выругался Первухин и повернулся от двери. А Михаил только с радостью отметил, что крыльцо по-домашнему выскоблено, даже желтизной просвечивают нестроганые половицы, голик из карликовой березки под стенкой топорщится.
— Я как та лошадь, — засмеялся и глухо закашлял Первухин. — Уже моей сколько времени здесь нет, а я все подворачиваю.
Зашли с другого торца барака. Михаил сразу понял, что бригадир привел его куда надо: крыльцо обледенелое, а вокруг него насверлены желтые дырки.
— С того конца бабы, а с этого мы, — кивнул бригадир на обледенелое крыльцо. — Моя не выдюжила, пусть живут с дочкой на материке, Катька уже в третий перешла. Считай — профессор. А у тебя как? Женат? Побереги свою, сюда не вызывай. Обживешься, тогда можно. Без них тошно, но и с ними горя хватишь… Вычищай ноги. — Первухин рукавицей шумно выбивал из унтов снег, Михаил выколотил его из валенок — мелкий, въедливый, как соль. — Ну, вот и порядок. — Первухин толкнул скрипучую обледенелую дверь. — Не студи, шевелись, — поторопил он Михаила.