— Но я тут ни при чем, — сказал Тедди. — Почему ты не хочешь отправить мое письмо? Какая тебе разница?
— Нечего там отправлять.
— Это по-твоему так.
Массивная голова Тедди сидела на короткой загорелой шее, жесткие с проседью волосы подстрижены коротким бобриком. Один его серый глаз налит кровью, а второй затянут бельмом. Разговаривая с Ньюменом, Тедди устремлял взгляд вдаль, поверх его головы или через плечо. Ньюмен заметил, что он даже искоса не следил за конвертом, когда тот на мгновение переходил в руки Ньюмена. Время от времени он указывал куда-то коротким пальцем, но ничего не говорил. И так же молча приподнимался на цыпочки. Сторож не вмешивался, когда по воскресеньям Тедди приставал к Ньюмену, уговаривая отправить письмо.
Ньюмен вернул Тедди конверт.
— Зря ты так, — сказал Тедди. И добавил: — Меня гулять пускают. Я почти в норме. Я на Гуадалканале воевал. Ньюмен ответил, что знает об этом.
— А где ты воевал?
— Пока нигде.
— Почему ты не хочешь отправить мое письмо?
— Пусть доктор прочтет его для твоего же блага.
— Красотища. — Через плечо Ньюмена Тедди уставился на почтовый ящик.
— Письмо без адреса, и марки нет.
— Наклей марку. Мне не продадут одну за три пенса или три по пенсу.
— Теперь нужно восемь пенсов. Я наклею марку, если ты напишешь адрес на конверте.
— Не могу, — сказал Тедди.
Ньюмен уже не спрашивал почему.
— Это не такое письмо. Он спросил, какое же оно.
— Голубое и внутри белая бумага.
— Что в нем написано?
— Постыдился бы, — обиделся Тедди.
Ньюмен уезжал поездом в четыре часа. Обратный путь не казался таким тягостным, как дорога в больницу, но все равно воскресенья были сущим проклятьем.
Тедди стоит с письмом в руке.
— Не выйдет?
— Нет, не выйдет, — сказал Ньюмен.
— Ну что тебе стоит.
Он все-таки сунул конверт Ньюмену и через мгновение получил его назад.
Тедди вперился взглядом в плечо Ньюмена.
У Ральфа в руке замусоленный голубой конверт.
В воскресенье у ворот вместе с Тедди стоял высокий и худой суровый старик, тщательно выбритый, с бесцветными глазами, на его лысой восковой голове красовался старый морской берет времен первой мировой войны. На вид старику было лет восемьдесят.
Сторож в зеленой форме велел ему отойти в сторону и не мешать выходу.
— Отойди-ка, Ральф, не стой на дороге.
— Почему ты не хочешь бросить письмо в ящик, ведь тебе по дороге? — спросил Ральф скрипучим старческим: голосом, протягивая письмо Ньюмену.
Ньюмен не взял письмо.
— А вы кто?
Тедди и Ральф молчали.
— Это отец его, — объяснил сторож.
— Чей?
— Тедди.
— Господи, — удивился Ньюмен. — Их обоих здесь держат?
— Ну да, — подтвердил сторож.
— С каких он тут пор? Давно?
— Теперь ему снова разрешили гулять. А год назад запретили.
— Пять лет, — возразил Ральф.
— Нет, год назад.
— Пять.
— Вот странно, — заметил Ньюмен, — вы не похожи.
— А сам ты на кого похож? — спросил Ральф.
Ньюмен растерянно молчал.
— Ты где воевал? — спросил Ральф.
— Нигде.
— Тогда тебе легче. Почему ты не хочешь отправить мое письмо?
Тедди, набычившись, стоял рядом. Он приподнялся на цыпочки и быстро сделал выпад правой, потом левой в сторону почтового ящика.
— Я думал, это письмо Тедди.
— Он попросил меня отправить его. Он воевал на Иводзима. Мы две войны прошли. Я был на Марне и в Аргонском лесу. У меня легкие отравлены ипритом. Ветер переменился, и фрицы сами хватанули газов. Жаль, не все.
— Дерьмо сушеное, — выругался Тедди.
— Опусти письмо, не обижай беднягу, — сказал Ральф. Дрожь била его длинное худое тело. Он был нескладным и угловатым, блеклые глаза смотрели из впалых глазниц, а черты лица казались неровными, словно их вытесали из дерева.
— Я же говорил, пусть ваш сын что-нибудь напишет в письме, тогда я его отправлю, — растолковывал Ньюмен.
— А что написать?
— Да что угодно. Разве никто не ждет от него письма? Если он сам не хочет, пусть скажет мне, я напишу.
— Дерьмо сушеное, — снова выругался Тедди.
— Он мне хочет написать, — сказал Ральф.
— Неплохая мысль, — заметил Ньюмен. — В самом деле, почему бы ему не черкнуть вам пару строчек? А может быть, лучше вам отправить ему письмецо?
— Еще чего.
— Это мое письмо, — сказал Тедди.
