Когда Лаван Гольдман поднимался по лестнице, повторяя в который раз доводы, почему ему сегодня вечером надо не вести жену в кино, а идти в вечернюю школу, он встретил соседку из квартиры на той же площадке, миссис Кемпбелл.
— Миссис Кемпбелл, смотрите, — Лаван протянул ей газету. — Еще одно! На этот раз в «Бруклин игл».
— Еще одно письмо? — сказала миссис Кемпбелл. — И как только это у вас получается?
— Им нравится, как я излагаю свои соображения на тему развода, — и он показал, где напечатано письмо.
— Прочту его позже, — сказала миссис Кемпбелл. — Джо покупает «Игл» по дороге домой. Он вырезает ваши письма. А то письмо, где говорилось о терпимости, показывал буквально всем. И все говорили, что чувства там прямо-таки замечательные.
— Это вы о письме в «Нью-Йорк таймс»? — просиял Лаван.
— Да, чувства в нем просто-таки замечательные, — сказала миссис Кемпбелл, продолжая спускаться вниз. — Может, вам стоило бы взять да и написать книгу.
Радость с горечью пополам была так сильна, что Лавана Гольдмана проняла дрожь.
— Всем сердцем желал бы, чтобы ваша надежда нашла осуществление, — крикнул он вслед соседке.
— Почему бы и нет, — сказала миссис Кемпбелл.
Лаван открыл дверь квартиры, прошел в коридор. Встреча с миссис Кемпбелл внушила ему уверенность. Он чувствовал, что она придаст красноречия его доводам. Вешая в коридоре шляпу и пальто, он услышал, как жена говорит по телефону.
— Лаван! — окликнула она его.
— Да, — сказал он нарочито холодно.
Эмма вышла в коридор. Малорослая, крепко сбитая.
— Сильвия звонит, — сказала она.
Он протянул ей газету.
— Мое письмо опубликовали, — с ходу сказал он. — Следовательно, сегодня мне придется пойти в школу.
Эмма стиснула руки, прижала их к груди.
— Лаван, — она повысила голос, — ты же обещал.
— Пойдем завтра.
— Нет, сегодня.
— Завтра.
— Лаван, — взвизгнула она.
Он не отступался.
— Это не принципиально, — сказал он. — Завтра идет та же картина.
Эмма метнулась к телефону.
— Сильвия, — кричала она, — ну, как тебе это нравится, теперь он не идет в кино.
Лаван попытался было нырнуть в свою комнату, но жена оказалась проворнее.
— К телефону, — сухо объявила она.
Лаван нехотя поволокся к телефону.
— Папа, — сказала Сильвия, — ты же обещал маме пойти с ней в кино, а сейчас отказываешься, почему?
— Сильвия, послушай меня хоть минуту и не перебивай. Я не отказываюсь от своего обещания. Я только хочу отложить или отсрочить до завтра, а она делает из этого проблему.
— Ты обещал сегодня, — вскинулась Эмма: она стояла рядом, слушала.
— Прошу тебя, — сказал Лаван. — Веди себя прилично: воздержись говорить со мной, когда я говорю не с тобой.
— Ты говоришь с моей дочерью, — величественно ответствовала Эмма.
— Мне абсолютно и предельно ясно, что твоя дочь — это твоя дочь.
— Умные слова, ты без них не можешь, — ехидничала Эмма.
— Папа, не ссорься, — доносился из трубки голос Сильвии. — Ты обещал сегодня повести маму в кино.
— Однако обстоятельства складываются так, что мне необходимо присутствовать в школе. «Бруклин игл» напечатала мое письмо по одному насущному вопросу, а мистер Тауб, мой преподаватель английского, любит обсуждать мои письма на занятиях.
— И что — письмо нельзя обсудить завтра?
— Сегодня это проблема актуальная и животрепещущая. Завтра сегодняшняя газета будет вчерашней.
— И о чем это твое письмо?
— О социологической проблеме большой значимости. Ты его прочтешь.
— Папа, так продолжаться не может, — оборвала его Сильвия. — У меня на руках двое малышей. Я не могу каждый второй вечер водить маму в кино. Это должен делать ты.
— У меня нет выхода.
— Папа, что это значит?
— Что образование для меня важно в первую очередь. — Какая разница отдавать образованию пять вечеров в неделю или четыре?
— Твои доводы не выдерживают критики с математической точки зрения, — сказал он.
— Папа, ты же умный человек. Почему бы тебе раз в неделю, ну хотя бы по средам, не оставаться дома и не водить маму, скажем, в кино.
— Для меня кино не имеет такой цены.
— Ты хочешь сказать, что твоя жена не имеет для тебя такой цены, вот что это значит, — снова вмешалась в разговор Эмма.
