Я повел себя достойно, как мог бы поступить человек старше и опытнее. Вверил все воле Аллаха и смирил свое возмущение, поскольку брак есть право мужчины и женщины. Мама не только мать мне, но, кроме этого, и женщина, и мы созданы для того, чтобы перестрадать и вынести данные нам испытания, чтобы со стойкостью правоверных принять свою долю радости и боли. Я взвалил это на свои плечи со всеми вытекающими последствиями и с прежней откровенностью рассказал матери о предложении шейха Магаги. Она выразила удивление, только разозлившее меня, и пробормотала:
— Такое мне не приходило в голову.
— Но это правильно и справедливо, — холодно ответил я.
Я ушел, раздосадованный, а она неуверенно попросила:
— Дайте мне возможность подумать.
Я принял это за первый признак согласия, поскольку ответ был не похож на явный отказ. С тяжелым сердцем я выжидал, пока она тихо и застенчиво, смущаясь, не сказала мне:
— Да свершится воля Аллаха!
Мне подумалось: как ловко мы прикрываем наши страсти светлой набожностью и как умело маскируем свой стыд искрами божественного откровения.
Сын и мать начали обычные приготовления к свадьбе. Договорились о том, что мать переедет в дом шейха Магаги, который нельзя было назвать плохим, а Халима переберется в мои хоромы. Я надеялся, что буду наслаждаться дарованным мне счастьем, стряхнув с себя остатки печали. Однако нашим планам не суждено было сбыться. В нашу спокойную жизнь ворвался третий стражник Султана и, подобно урагану, разрушил ее. Однажды повстречав Халиму, он решил сделать ее своей четвертой женой. Шейх Адли аль-Тантави, охваченный паническим страхом, обратился к моему учителю шейху Магаге:
— Я не могу ему отказать!
Дрожа от страха, он разорвал нашу помолвку, и очень скоро Халима была введена в дом третьего стражника. От потрясения я замкнулся в себе, задаваясь вопросом: а что же сердце Халимы? Какие чувства она затаила? Разделяла ли она мое страдание, или сокровища Султана вскружили ей голову и затуманили глаза? Я очнулся в одиночестве, повторяя про себя:
— Меня предала вера, меня бросила мать, Халима изменила мне. Эта земля забыта Богом.
Все казалось мрачным — от самого незначительного человека, каким был шейх Адли аль-Тантави, вплоть до Султана, не говоря уже о том народе, который следовало бы смыть потопом, чтобы дать место новому чистому миру. Меня не трогали ни сочувствие и печаль матери, ни та мудрость, которой делился со мной шейх. Свет для меня померк, стал ненавистным, невыносимым, невозможным.
— Ты должен жениться как можно скорее, — сказала мне мать. — Господь уготовил тебе судьбу лучшую, чем ту, что ты выбрал сам!
Я отрицательно покачал головой, и шейх Магага сказал мне:
— Приступай к работе немедленно.
Я опять покачал головой.
— У тебя, наверное, есть план? — спросил он.
Давая волю щемящим чувствам, я выпалил:
— Отправлюсь в путешествие!
— Какое путешествие? — спросила мать с тревогой. — Тебе еще не исполнилось и двадцати!
— Самый лучший возраст для странствий, — ответил я.
Я посмотрел на своего учителя:
— Поеду в Машрик, Хиру, Халяб и не остановлюсь, как вы, из-за гражданской войны, что случилась в Амане. Я доберусь до Амана, Гуруба, Габаля, сколько бы времени на это ни потребовалось.
Взглянув с состраданием на мать, шейх сказал:
— Это отнимет у тебя по меньшей мере год, а может, и больше.
— Не так много для того, кто жаждет знаний, — заявил я. — Хочу обрести ученость и вернуться на свою больную Родину с исцеляющим лекарством.
Мать собралась было что-то возразить, но я рассудительно предупредил ее:
— Я не отступлюсь от своего решения.
Меня пленила мечта, реальность поблекла. Перед глазами предстала воображаемая земля Габаль, как заветная звездочка, возвышающаяся среди других на небосклоне. Из неутихающей жгучей боли созрело извечное желание странствий. Шейх Магага аль-Губейли смирился с неизбежностью и пригласил отужинать с нами хозяина каравана. Звали его аль-Кани бен Хамдис. Он был лет сорока, сильный духом и телом.
— Я хочу, чтобы юноша ушел и вернулся вместе с тобой, — сказал шейх Магага.
— Все зависит от его желания, — ответил караванщик. — В каждой стране мы стоим по десять дней. Кому этого оказалось достаточно, идет с нами дальше. В любом случае через каждые десять дней есть караван.
