Сегодняшняя фрагментарная Жильберта выслушала мою просьбу с улыбкой. Затем с серьезным видом погрузилась в размышления — к моей глубокой радости, потому что это помешало ей заметить группу людей, встреча с которыми едва ли доставила бы ей большое удовольствие. То была герцогиня де Германт, воодушевленная беседой с жуткой старухой; я разглядывал ее и не мог понять, кто она — она мне никого не напоминала[183]. На самом деле тетка Жильберты болтала в этот момент с Рашелью, ныне знаменитой актрисой, — та собиралась прочесть на этом утреннике стихи Виктора Гюго и Лафонтена. Герцогиня уже очень давно удостоверилась в том, что у нее самое блестящее положение в парижском обществе (не понимая, что «блестящее положение» существует только в умах тех, кто признает его таковым, что большинство новых лиц, никогда о ней не слыхавших и не встречавших ее имя в отчетах о каких-либо замечательных вечеринках, полагают, что на самом деле она не занимает никакого положения), и как можно реже, с большими промежутками, превозмогая скуку, посещала Сен-Жерменское предместье, осточертевшее ей, как она выражалась, дó смерти, но зато позволяла себе причуды, например, обед с той или иной актрисой, которую она находила восхитительной. В своей новой среде, но так и не изменившись, хотя сама она думала иначе, она по-прежнему считала, что «слегка скучать» свидетельствует об интеллектуальном превосходстве, но это выражалось ею с грубостью, с некоторой хрипотцой. Стоило мне упомянуть Бришо, и она ответила: «Он меня извел за эти двадцать лет», а когда г‑жа де Камбремер сказала: «Перечитайте, что Шопенгауэр пишет о музыке», она отметила эту фразу, хмыкнув: «Перечитайте — это шедевр! Ну, пожалуй, это будет не просто». Старый д’Альбон улыбнулся, признав проявление духа Германтов. Жильберта, как женщина более современная, осталась бесстрастной. Хотя она и приходилась Свану дочерью, но, подобно утке, высиженной курицей, была девушкой романтичной, и потому возразила: «Я нахожу, что это славно; в этом есть истинное чувство».
Я рассказал г‑же де Германт о своей встрече с бароном де Шарлю. В ее глазах он «опустился» еще ниже; дело объясняется тем, что в свете отмечают различия не только между умственными способностями отдельных его представителей, — впрочем, они мало у кого различаются, — но даже между умственными способностями отдельного человека в различные периоды его жизни. Затем она добавила: «Он всегда был портретом моей свекрови, но теперь это сходство поразительно». И в этом нет ничего странного. Иногда сыновья воссоздают черты своих матерей с величайшей точностью, и единственная погрешность заключена, так сказать, в половой принадлежности. Ошибка, о которой не скажешь felix culpa, потому что пол отразится на личности, материнская утонченность обернется в мужчине жеманством, сдержанной обидчивостью и т. д. Не важно, на лице ли, будь оно бородато, на щеках ли, даже рдеющих под бакенбардами, но некоторые черты, совпадающие с материнским портретом, отыскать возможно. Найдется ли такой старый Шарлю, такая развалина, в котором мы не обнаружим, изумившись, под слоями жира и рисовой пудры, осколки прекрасной женщины в ее вечной юности?.. В эту минуту вошел Морель; герцогиня была с ним так любезна, что я был смущен. «Я не участвую в семейных ссорах, — сказала она. — Вы не находите, что семейные ссоры — это скучно?»
Если за двадцатилетний отрезок конгломераты кланов разрушались и преобразовывались сообразно притяжению новых светил, в той же мере, впрочем, обреченных на гибель, чтобы затем явиться вновь, то кристаллизации, а затем дробления, следовавшие новым кристаллизациям, происходили в душе людей. Для меня г‑жа де Германт была многоликой, а для г‑жи де Германт, г‑жи Сван и т. д. тот или иной человек был любимчиком в эпоху, предшествующую делу Дрейфуса, а затем фанатиком или слабоумным с началом Дела, ведь оно заставило их переоценить людей и по-иному распределило партии, после заново разрушавшиеся и воссоздававшиеся. С невероятной силой тому способствует, воздействуя на наше чисто интеллектуальное сродство, ход времени: мы забываем антипатии, ненависть и самые причины, которыми объясняются наши антипатии и нелюбовь. Если рассмотреть под этим углом положение юной г‑жи де Камбремер, то мы обнаружим, что она была дочкой торговца из нашего дома, Жюпьена, и если что-то могло способствовать тому, чтобы она стала блистательной светской дамой, то только тот факт, что ее отец поставлял мужчин г‑ну де Шарлю. Однако в совокупности эти далекие причины произвели ошеломительный эффект, хотя они остались неведомы не только для большинства новоявившихся фигур, но и более того — уже были забыты теми, кто знал их; последние вспоминали не о былом позоре, но о сегодняшнем блеске, ибо имена воспринимаются в их современном употреблении. Занимательным же моментом в этих салонных трансформациях было то, что они также являлись следствием утраченного времени и феноменом памяти.
