— Да.
— Я ничего не видела в газетах.
— Газеты еще об этом не заговорили и, может быть, не заговорят.
— Приятного аппетита. Мне тебе нечего предложить, кроме жареной сельди…
Он на секунду задумался, потом, не отрывая взгляда от кресла, на котором сидела посетительница, повесил трубку. Ему казалось, что он видит ее вновь: комок нервов — тик, блестящие глаза.
— Соедините-ка меня с мэтром Демезоном.
Мегрэ знал, что в это время застанет адвоката дома.
— Это Мегрэ.
— Как поживаете? Опять какой-нибудь незадачливый убийца нуждается в защите?
— Пока нет. Я только хочу вас кое о чем спросить. Знаете ли вы на бульваре Сен-Жермен нотариуса по имени Сабен-Левек?
— Жерара? Конечно. Мы вместе изучали право.
— Что вы можете сказать о нем?
— Опять исчез?
— Вы в курсе?
— Все его друзья в курсе. Время от времени он увлекается какой-нибудь красоткой и на ночь или на несколько дней выпадает из жизни. У него ярко выраженная склонность к девицам, которых я называю полупрофессионалками — к стриптизным дивам, например, или наемным танцоркам из кабаре.
— С ним это часто случается?
— Насколько я знаю, раз десять в год…
— Он серьезный нотариус?
— Несмотря на то что на традиционного нотариуса он похож меньше всего на свете, он унаследовал одну из самых блестящих парижских клиентур, почти все Сен-Жерменское предместье [1]. Одеваться он предпочитает в светлые тона, бывает, носит твидовые пиджаки в широкую клетку. Это очень веселый малый, жизнерадостный, бонвиван, что не мешает ему распоряжаться вверенным имуществом с исключительным чутьем. Я знаю многих его клиентов и клиенток, которые на него только что не молятся.
— Жену его вы знаете?
Возникло секундное замешательство.
— Да.
— Ну и что?
— Это необычная женщина. Не хотел бы я с ней жить, да и Жерару, вероятно, этого не хочется, так как видится он с ней как можно реже.
— Он с ней появляется где-нибудь?
— Не слыхал.
Есть у нее приятели, приятельницы?
— Тоже не знаю.
— Любовники?
— О ней я не слышал никаких сплетен. Большинство считает ее неврастеничкой или психопаткой. Она здорово пьет.
— Я это заметил.
— Я сказал вам все, что знаю.
— Кажется, муж ее исчез месяц назад.
— И никому не дал о себе знать?
— Кажется, нет. Именно поэтому она забеспокоилась и явилась ко мне сегодня утром.
— Почему к вам, а не в бюро по розыску пропавших?
— Я спросил ее об этом же. Она ничего не ответила.
— Обычно, если он пропадает на несколько дней, он перезванивается со своим старшим клерком, забыл, как его зовут. Вы разговаривали с ним?
— Я обязательно встречусь с ним после обеда.
Уже через несколько минут Мегрэ открыл дверь инспекторской и кивнул Лапуэнту. Тот довольно неуклюже поспешил к нему — он всегда чувствовал себя неловко в присутствии комиссара: Мегрэ был его богом.
— Обойдемся без пальто, — пробурчал комиссар. — Здесь два шага.
Сегодня утром он надел только демисезонный плащ, который висел на вешалке.
Шаги гулко отдавались на мостовой. Приятно было вновь окунуться в атмосферу пивной «У дофина», в запахи кухни и спиртного. У стойки толпилось много полицейских, которым Мегрэ приветственно помахал рукой.
Они направились прямо в обеденный зал — он был уютный, с видом на Сену.
Хозяин пожал им руки.
— По рюмочке пастиса [2] за приход весны?
Мегрэ подумал и согласился. Лапуэнт последовал его примеру, и хозяин принес рюмки.
— Новое дело?
— Возможно.
— Заметьте, я ни о чем не спрашиваю. Соблюдение тайны у нас гарантировано, и — ни гугу… Что скажете о говядине с рисом и шампиньонами?
Мегрэ смаковал свой пастис — давненько он его не пробовал. На столе появились кое-какие закуски.
— Я все думаю, разговорится ли она после обеда, когда меня там не будет?
— Я тоже об этом думаю.
Они спокойно пообедали и вынуждены были съесть по миндальному пирожному, приготовленному хозяйкой заведения, которая сама принесла их, предварительно вытерев руки о фартук.
Было почти два часа дня, когда оба полицейских поднялись по главной лестнице уголовной полиции.
— Кабинеты переоборудовали, — пробурчал, задыхаясь, Мегрэ, — а поставить лифт не додумались.
Он прошел в кабинет, зажег трубку и принялся за разборку корреспонденции, проделывая это без особого энтузиазма. По большей части это были служебные бумаги, которые надо было заполнить, и донесения на подпись. Время от времени он поднимал глаза к окну и мысленно уносился за пределы кабинета.
