Вот и снова весна. Воздух прозрачен, бледное небо, почки уже набухли. Через несколько дней проклюнутся нежно-зеленые листочки.
— Когда вернусь, не знаю, — крикнул он в дверь инспекторской.
На бульвар Сен-Жермен Мегрэ решил отправиться пешком, но пожалел об этом, потому что путь до дома 207-а показался ему неблизким и комиссару не раз пришлось утирать пот со лба.
Большой каменный особняк с потемневшими от времени стенами ничем не отличался от большинства домов на бульваре. Мегрэ толкнул отменно натертую воском дубовую дверь и оказался под сводами коридора, в конце которого виднелся мощенный плитами двор и старинные конюшни, переделанные под гаражи.
Золоченый герб нотариуса находился у левой двери, а медная табличка гласила:
Мэтр Ж. Сабен-Левек
нотариус.
Справа, из двери, находящейся напротив нотариальной конторы, через стекло привратницкой смотрел на него мужчина.
Утренняя посетительница сказала Мегрэ, что квартира находится на втором этаже. На другой медной табличке с этой стороны значилось:
Профессор Артюр Роллен
педиатр, 4-й этаж
Только по записи.
Это был, наверное, дорогой врач.
Лифт был просторный. Мегрэ, которому предстояло подняться всего на один этаж, предпочел воспользоваться приветливой лестницей со ступенями, покрытыми пушистой дорожкой.
На втором этаже он позвонил. Дверь почти тотчас отворилась, юная и приветливая горничная взяла у Мегрэ шляпу.
— Входите, пожалуйста. Мадам ждет вас.
Мегрэ оказался в холле, стены которого были обшиты деревянными панелями, как и в большой гостиной, куда его провели — здесь были развешены портреты высокопоставленных особ со времен Империи приблизительно до 1900 года.
Мегрэ остался стоять. Мебель была тяжелая, по большей части стиля Луи Филипп, и если обстановка внушала представление о комфорте и богатстве, то ощущение радости здесь отсутствовало.
— Мадам ждет у себя в будуаре. Я проведу вас.
Они прошли через несколько комнат, обстановку которых Мегрэ не успел рассмотреть, и оказались наконец в будуаре, обитом голубым шелком, где на кушетке полулежала хозяйка дома. На ней был пеньюар более глубокого голубого цвета, чем шелк на стенах, и комиссару была протянута унизанная кольцами рука. Комиссар не мог решить, должен ли он поцеловать или пожать руку, и в конце концов просто коснулся ее кончиками пальцев.
— Садитесь, пожалуйста. Прошу извинить, что принимаю вас в таком виде, но я не очень хорошо себя чувствую и думаю, что после нашей беседы снова должна буду лечь.
— Постараюсь не задерживать вас долго.
— Что вы обо мне думаете?
— Я уже говорил вам утром, что вы очень умны.
— Вы ошибаетесь. Я просто следую своему чувству.
— Позвольте прежде всего задать вам один вопрос. Перед тем как заявить мне об исчезновении мужа, вы справлялись у старшего клерка, нет ли у него каких-нибудь известий?
— За этот месяц я много раз звонила ему. Квартира соединена с конторой специальным телефоном. Надо вам сказать, что дом, который принадлежал моему свекру, стал собственностью мужа.
— Господин Лёкюрёр… Его, кажется, так зовут?.. У господина Лёкюрёра также не было никаких известий?
— Никаких.
— Раньше они у него бывали?
— Я его об этом не спрашивала. Кажется, я говорила вам, что у нас плохие отношения.
Она замолчала в нерешительности.
— Могу ли я предложить вам рюмку коньяка или вы предпочитаете что-нибудь другое?
— Нет. Благодарю.
— Ну, а я выпью коньяка. Видите, мне не стыдно пить в вашем присутствии. Впрочем, вам все скажут, что я алкоголичка, и это правда. Может быть, вам также скажут, что я психопатка.
Она нажала на кнопку звонка, и через несколько секунд появился дворецкий.
— Оноре, принесите мне коньяк и рюмку.
— Одну, сударыня?
— Да, одну. Комиссар Мегрэ не испытывает потребности выпить.
В ее новой манере держаться было что-то агрессивное. Она бросала комиссару вызов, и ее страдальческий рот с трудом растянулся в улыбке.
— У вас с мужем общая спальня?
— Она была общей три месяца без нескольких дней сразу после нашей свадьбы. С этой стороны большой гостиной, вы — на моей половине. С другой стороны — владения мужа.
— Едите вы обычно вместе?
— Вы меня уже об этом спрашивали. Бывает и так, но ритм нашей жизни не совпадает, и вкусы у нас разные.
