В зимовье у Митьки порядок, какой не у каждой хозяйки в дому встретишь. Вываренные в настое хвои капканы аккуратно по торцевой стенке висят, над топчаном, удобно для руки, ружье пристроено и охотничий нож — тот самый, что в прошлый раз в Раздольном покупал, — в искусно сделанных ножнах. На железной печурке в углу всегда чайник томится, рядом с печуркой дрова припасены. Транзисторный приемник и фонарик на подоконнике место нашли. И так каждая вещь и вещица в зимовье с умом приспособлены. Кликни Митьку — в пять минут соберется и ничего не забудет. И это у него уже в крови, хоть и учить некому было, до всего сам доходил, своим умом.
Вернувшись с промысла, Митька первым делом растапливал печурку и подолгу пил крепкий горячий чай. Потом уже, напившись и согревшись, принимался кашеварить. Пока в котелке булькотило, он обдирал зверьков, ловко и умело орудуя ножом. И эти часы были особенно приятны Митьке. Он вспоминал со всеми подробностями, какого зверька и как удалось добыть. Бывали случаи забавные, о них он долго помнил и удивлялся. Так случилось недавно и с норкой, которая попала в капкан, поставленный Митькой в пустоледье на разбое[1]. Зверек угодил задней лапкой, на прыжке, и потому прищелкнуло его капканом под самое брюшко. Когда Митька подошел к пустоледью, он увидел норку с небольшим тайменем в зубах. Митька легко освободил норку от капкана, а вот с рыбой расставаться она не хотела ни в какую. Такого дива ему еще не приходилось встречать, и он оставил ее жить. Но в первую же ночь норка сбежала, и как ни искал Митька следы побега, так ничего и не нашел.
Когда Митька заканчивал все свои обычные дела, он садился к столу, придвигал свечку и начинал думать. Так он сидел подолгу, лишь изредка обращая внимание на свое отражение в стекле. Потом доставал ученическую тетрадку в косую линейку, простой карандаш и принимался писать письмо Любаве. Проходил час-другой, а у Митьки все еще не кончались слова для нее, и мысли плотно теснились в голове. Уставала рука. Все-таки эта работа была непривычной ему. Тогда он поднимался и выходил на улицу.
Над землей густо стояли звезды. Луна медленно и величаво выплывала из-за тайги, высвечивая горячо блестящие Митькины глаза. Шумела вода на перекате, где не брался ледок и в самые лютые морозы. А так — тишина в тайге, собственное дыхание слышно, а уж сучок какой треснет — кажется, грохот на весь мир наделает.
Остудившись, Митька возвращался к столу и писал дальше:
«Соболь, Любава, штука знатная. Только знать надо, как с ним поступать. Иной дурак в одну зиму возьмет сорок штук, а ему и невдомек, что на следующий год останется он без промысла. А надо так, чтобы и белки немного взять, и норки, и лисой не побрезговать. Тогда у тебя завсегда на участке будет промысел богатый.
Я вот тебе еще прошлым письмом обещался про порожек Буркан рассказать, да все не знаю, с чего начать. Соскучился я по тебе, Любава. То ведь промысел для меня как праздник, а этим годом — хуже каторги. Я уже раза два настраивался к тебе бежать, да перед ребятами совестно будет. Одна надежда на Новый год. А если заметет вдруг, как прошлым разом было, то уж тогда пойду. Никакая сила меня более не удержит. Я вот как представлю, что ты вечером сидишь одна и думаешь в одиночестве, уж так хорошо все и подробно вижу…»
Сон долго не шел к Митьке. Он шумно ворочался на топчане, вскакивал, зажигал свечу и принимался перечитывать то, что написал за вечер. Читал долго, хмурясь и шевеля губами.
Однажды выскочил Митька в ночь и попер по тайге, не разбирая места. Низкие тучи брели куда-то по небу, изредка обнажая далекие звездные светлячки. Ветер обрывал куржак с деревьев и сыпал Митьке за воротник, но он ничего этого не замечал и опомнился лишь километрах в двух от зимовья. Стоял Митька посреди тайги без шапки, в одной рубашке и валенках на босу ногу. Стоял, не понимая, как он здесь и зачем. И странным было ощущение его, словно бы Любава где-то здесь, за деревьями, стоит и манит его за собой, зовет куда-то.
Митька набрал пригоршню снега, потер лицо и вроде бы успокоился, но до самого зимовья его не покидало тревожное чувство, что Любава где-то здесь, рядышком, смотрит за ним.
