Но рыцарь оказался уперт.
Он стал ходить за Ульрихом по пятам, надоедать тому хуже осенней мухи, и однажды вечером Ульрих решил, что проще решить этот вопрос раз и навсегда, нежели ждать, покуда Ретрану надоест преследовать его, и он пригласил рыцаря отобедать.
То, что предложил Ретран, попивая вино, заронило в душу инквизитора зерно сомнения — с одной стороны, он желал избавить мир проклятия, носившего название «ведьмы», с другой — слишком хорошо помнил свою дружбу с этой девочкой.
— Святой отец, поймите меня правильно, — не спеша говорил Ретран, глядя Ульриху в глаза, — ведь вы любите власть? Любите. Я знаю. Так вот, если вы согласитесь присутствовать при моем небольшом спектакле, то в случае, если девчонка действительно окажется ведьмой, вы лишний раз покажете всем свое могущество. Ведь с тех пор, как прибыли сюда, вы не поймали еще ни одной ведьмы. Или я не прав?
Ульрих оставался внешне спокойным, но Ретран, желая того или нет, задел очень и очень больное место в его душе.
Как не нравилось ему новое место службы! Тихая местность, в которой ничего не происходило, кроме богослужения в соборе да герцогских приемов; а ему так хотелось действия!
Выслеживать ведьм, эту коросту на земном лике, приносить пользу, и, что скрывать, упиваться своей властью над людьми. Внутри него словно велся мысленный диалог:
«Но ведь если Леара не сумеет держать себя в руках — тебе придется сжечь ее».
«И что? Она же ведьма».
«И тебе не жаль девочку, с которой прошло все твое детство?»
«Я — инквизитор, я не умею жалеть ведьм».
— Хорошо, — Ульрих услышал свой голос словно со стороны, — я буду поблизости. Только не нужно подвергать бедняжку истязаниям, иначе я буду вынужден призвать вас к ответственности.
И вот сейчас он, служитель Святой Инквизиции, прячется за деревом и смотрит на то, как рыцари унижают девушку.
Пусть и ведьму, но все же девушку.
Ульрих видел, как Ретран достал нож, но не придал этому особого значения, полагая, что это всего лишь один из способов вывести Леару из равновесия.
А когда лезвие прошлось по лицу — было уже поздно.
Слишком поздно для того, чтобы что-то менять.
Ульрих видел, как девушка резко вскинула голову, рванула руки — и оттолкнула державших ее рыцарей. Потом резко выпрямилась, стряхнула с себя куски ткани, еще недавно бывшие ее одеждой и веревками, обернулась, глядя на опешивших от неожиданности мужчин.
Никто из них явно не ждал такого развития событий.
Ульрих хотел выйти из своего убежища — но не смог двинуться; какая-то непонятная, тяжелая сила держала его на одном месте, словно в коконе, не позволяя шевельнуться и дающая возможность лишь дышать, и то с трудом.
Леара тем временем оказалась рядом со своими мучителями; Ульрих видел, что глаза ее подернулись точно такой же поволокой, как давно, в детстве, только сейчас эта пелена была прочной, почти что осязаемой.
Она невидяще посмотрела на них, потом свела руки вместе — Ульрих не понял, как и откуда, в руках девушки оказался длинный хлыст, состоящий словно из сплетенных языков пламени. Она лениво замахнулась и молча опустила раздвоенный кончик на тело стоявшего рядом с ней Ретрана.
Голос звучал глухо.
— Не. Смей. Меня. Трогать.
Латы раскололись, словно перезревший плод.
Пламя мягко и бесшумно вошло в тело.
На душе у Ульриха было гадко.
* * *
— Где она? — окрик разбудил меня. Набросив платье, я вышла во двор.
Вокруг стояла толпа.
Односельчане, рыцари, сам монсеньер герцог — все они собрались полукругом возле нашего дома.
Впереди всех возвышался Ульрих.
Холодный и невозмутимый, как сама Смерть.
— Ведьма!
— Что ты сделала с Ретраном?!
— Твое счастье, что он остался жив, иначе я бы сам разорвал тебя на куски!
Ульрих подошел ко мне, взял под руку и повел в телегу, стоявшую на центральном тракте.
Я не сопротивлялась.
Зачем?
Все равно, даже если я сейчас начну говорить, что Ретран хотел убить меня, там, в лесу, мне никто не поверит.
Потому что ведьме нельзя верить.
И никому не будет дела до того, что я всего лишь защищалась, точнее, Сила словно сама защищала свою носительницу, я просто двигалась под ее потоками, охватившими меня с головы до ног.
