Вакансия - страница 204

— Слава богу, — пробормотал Дорожкин. — Не почудилось. Или лучше бы почудилось?

За спиной загудел внедорожник. Добросердечный мужик торопился убраться восвояси. Дорожкин подошел к «пятерке», заглянул в убогий салон, оторвал от стекла примерзший дворник, обстучал его, открыл незапертую дверь, с трудом, с третьего раза смог ее захлопнуть. На втором этаже загремела оконная рама, высунулась голова Шакильского.

— Дорожкин! Хватит домогаться до моего лимуздопера. Поднимайся. Хочешь вареной картошечки с квашеной капусткой? Сало тоже имеется.

Шакильский, к которому Дорожкин бросился едва ли не с объятиями, выслушал сбивчивый рассказ молча. Не спрашивал о подробностях, щурился в тех местах, где Дорожкин о чем-то умалчивал, хрустел кулаками в тех местах, где голос Дорожкина начинал подрагивать. Потом снял с плиты засвистевший чайник, насыпал в маленький заварочный чайник с треснувшей крышкой ложку дешевого чая, залил кипятком. Отошел к окну. Проворчал:

— Едва успел до морозов. Квартира брошена, в других и люди живут, а здесь ничего, кроме этого чертова телефона. Который не работает, кстати, потому как провода к нему нет. Или работает, когда хочет. И стекло выбито одно, а всем по фигу, что система может разморозиться. Гудят. Правда, последние дни за мой счет. Ну я по-божески. Прикупил кое-что по дешевке. Кровать, одеяла, табуретки вот эти, стол. У них же. Ну так я отсюда исчезну, они дверь выдавят и обратно все заберут. Работать никто не хочет, работы до черта, а желающих почти нет. А на тех редких, кто жилы рвать готов, туча контролеров и всякой начальствующей мерзости. Да и бандюги тут как тут. И не поймешь, бандюги перед тобой или то же начальство, не отличишь. Знаешь, куда молодежь двигает из ближнего села? В милицию, в ОМОН. ФСБ — вообще мечта. Кто поумнее, на государеву службу рвется. Ты думаешь, чтобы за державу расстараться?

— Ты вроде как и сам на государевой службе? — предположил Дорожкин.

— Ага, — хмыкнул Шакильский. — Якщо б не мiй дурень, так i я б смiявся[69]. Я вот что тебе скажу парень. Насчет той дряни, что мамке твоей грозила. — Егерь стал серьезным. — Есть такое дело. Я бы даже сказал, что именно такое и есть. И кончится это плохо. Не для твоей мамки. Денег у тебя за душой нет, доить тебя без толку. Ты не из своих, никому не нагадил, мстить тебе тоже незачем. Конечно, можешь пострадать сам под плохое настроение какого-нибудь гада с корочками или, как ежик колючий, не за колючки, а за то, что на дорогу выполз, но под этим у нас каждый ходит. Это дело плохо кончится для нашей с тобой страны, Евгений Константинович.

— Страна состоит из людей, — заметил Дорожкин. — И из моей мамы в том числе.

— Точно так, из людей и из гадов, — вздохнул Шакильский. — Слушай сюда, инспектор. Бодаться со стеной сложно, даже гнилая стена придавить может, но если не будешь бодаться, хочешь не хочешь, а причислят к быдлу. И не к гопникам, а к самому что ни на есть тягловому скоту. Выбор небогат. Или уезжать туда, где быть обычным человеком комфортно и почетно, или драться. Остальные варианты ведь не рассматриваем?

— Но ты сам-то как? — медленно проговорил Дорожкин. — Ты разве не кирпичик в той же самой стене? Что ж тогда, выходит, что я и с тобой бодаться должен?

— Хороший вопрос, — задумался Шакильский. — Скажи мне тогда вот что. Вот эта машинка, которую я в Твери за бесценок на рынке взял, чтобы сюда долететь, она ведь дерьмо?

— В сущности — да, — кивнул Дорожкин.

— Согласен, — продолжил Шакильский. — Но если разобрать ее на винтики, вполне может оказаться, что некоторые из них не так уж и плохи. Даже замечательны. Можешь допустить, что я вот лично вот такой хороший винтик? И то, что машина до сих пор едет, немалая заслуга вот таких винтиков!

— Вполне, — криво улыбнулся Дорожкин. — Но если за рулем этой машины пьяный, или на ней возят наркоту какую-нибудь, или она сбивает пешеходов, что толку в том, что конкретный винтик отличного качества?

— А вот тут уже мы и подходим к тонкой грани, — вздохнул Шакильский. — Конечно, отдельный винтик не в состоянии направить машину туда, куда надо. Но он может попытаться ее притормозить, чуть развернуть, наконец, заклинить, если она слишком уж разогналась. Все лучше, чем дать ей свалиться в пропасть.