«Никакое время не будет последним,
и за последним временем последует время,
но у каждого времени
есть начало, середина и конец».
Трижды пришедший
Книга пророчеств
Вот она, Долина Милости, у самых ног. В две сотни лиг шириной. От подошвы Молочных гор до Геллских пиков. Если бы не высота, на которую пришлось взобраться, и не разглядишь на горизонте черные зубцы. Тишина. Лишь холодный ветер путается в скалах и чуть слышно звенит ручей в заледенелых камнях. Посмотреть бы с этакой высоты на другую долину – на ту, на которой сошлись две силы, готовые перемолоть друг друга в кровавую пыль. Услышать бой барабанов, заранее зная, чем он обернется. И успеть вернуться к той, которая стоит за спиной, сразу, а не через много лет. Слишком много лет.
– Как ты меня нашел?
Только в последние дни зимы дышится так легко. Снег на холмах осел и покрылся жестким настом. Сыро, но воздух прозрачен как лучшее одалское стекло. Уже скоро весеннее солнце пробьет пелену облаков, растопит сугробы, согреет землю, и все живое пойдет в рост. Между узких речек взметнутся травы, вокруг озер зашелестят листвой рощи. Теплый туман поползет с холмов, наполняя ложбины. Здесь бы стадам пастись, но на той стороне долины разбойничье гнездо – Лок, поэтому не будет ни стад, ни свежей пашни, а редкие деревни останутся похожими на граничные остроги. На шесть сотен лиг раскинулась дикая вольница – от Вандилского леса до Мертвой степи, где властвуют кимры, которых разбойники боятся сами. Впрочем, в Мертвой степи и чуть севернее – в Хели – есть кое-что и пострашнее кимров. Но в Хель дорога одним безумцам, а здесь-то воля вольная всякому, однако, словно страшась местных красот, даже королевские дружины редко забредают в эти края. А уж купцы… Только с большой охраной. Не потому ли здесь так тихо и свежо? Отчего же никак не получается отдышаться?
– Как ты меня нашел?!
Высокий мужчина – судя по стати – крепкий воин, по лицу – почти старик, по влажным глазам – очарованный красотами весеннего Терминума юнец, обернулся, но сначала посмотрел не на привязчивую собеседницу – худую и беловолосую женщину средних лет, а взметнул взгляд к пронзающим синее небо снежным вершинам Молочных гор и блаженно зажмурился, словно почувствовал желанную прохладу.
– А ведь ты едва не убила меня…
Он поднял пронзенный короткой стрелой посох. Она скривила губы:
– Неужели ты стал смертным?
– Ты знаешь, о чем я…
– Захотела бы – убила. Отвечай, Бланс!
– Хопер, – поправил он ее, сбросил с плеча мешок, прислонил к камню испорченный посох, присел на обломок белой колонны и только потом стянул с головы вязаную гебонскую шапку и вытер ею пот с обветренного лица.
– Называй меня Хопером. Меня все так называют. Хотя бы последние лет пятьдесят точно. Значит, не убила, потому что не хотела убить? Ну хоть что-то… Ты-то по-прежнему Амма?
– Тебе-то что? Я – это я.
Она осторожно опустилась на похожий камень в десяти шагах от нежданного гостя. Положила рядом взведенный самострел, звякнула ножнами старого меча. Замерла на фоне древних развалин и сооруженной в их глубине убогой хижины. Рядом в загоне топчет снег небольшое стадо овец, жмется к стогу сена коротконогая кимрская кобыла с жеребенком, порыкивают два здоровенных степных пса. Такие разорвут в пару секунд, куда надежнее самострела или меча, который когда-то недурно поблескивал в сильных руках Аммы. Но воспитаны, лежат, подобрав под себя лапы, хотя глаз с гостя не сводят.
– Смотри… Я готов воспользоваться любым именем. Только скажи. Вижу, ты так и не отыскала свой клинок?
– Не твое дело, – поджала губы Амма.
– Не мое. А ты не переменилась. Сколько мы с тобой не виделись? Страшно подумать…
– Я тебя не видела семьсот два года. И надеялась, что больше уже не увижу.
– А ведь я искал тебя… – пробормотал Хопер, опустив взгляд на собственные сапоги.
– А я нет, – выдохнула Амма. – Одно время даже думала, что ты среди тех…
– Я выжил, Амма, – едва заметно качнулся Хопер. – Не своею волей, руку мне прострелили, да и тушку отметили, но выжил. Именно я, а не кто-то другой. Это я – тринадцатый.
