— Прямо по бахче! — крикнул Иван. — Вот к тем вербам!.. Там край оврага глубокий... Лошади не пройдут! Швыдче, Гриша!
Они бежали по бахче, ноги цеплялись за арбузные плети.
Гул, тяжкий топот и гиканье нарастали сзади...
Гриша оглянулся — по полю бежали к оврагу рабочие, среди них студент в белом кителе. И за ними намётом шла цепь казаков на, показалось мальчику, огромных лошадях, казаки размахивали нагайками, их лица в густых бородах казались красными пятнами с чёрными кругами орущих ртов.
Один казак на сером, в яблоках, жеребце резко натянул узбечку, так что у лошади задралась морда и с губ полетели клочья пены, гикнул страшно, победно и помчался в сторону Ивана и Гриши!
— Надбавь! — прокричал Иван. — Совсем немного!..
До спасительных верб оставалось аршинов десять.
Ещё раз оглянувшись, Гриша увидел, что казак совсем близко, под копытами жеребца разлетались с треском арбузы, брызгая в стороны кровавыми ошмётками, и у лошади все ноги были красные...
Он успел разглядеть казака. Оказывается, совсем молодой, картинно красивый, в густой рыжеватой бороде, и лицо его было азартно-воспалённым, злобно-восторженным, казак, размахивая нагайкой, склонился на бок, готовясь нанести удар.
«Они травят нас, как зайцев», — подумал Гриша со жгучей ненавистью, целиком захлестнувшей его. И в это время рука брата подтолкнула мальчика, под самым стволом вербы, чуть не ударившись о него, он вслед за Иваном прыгнул с крутого берега и кубарем покатился вниз, на дно балки, в густую траву.
Не чувствуя боли от ушибов, от глубоких царапин на руках, Гриша лихорадочно вскочил, поднял голову и увидел: на самом краю балки нервно топчутся ноги жеребца, кроваво-красные от арбузного сока, вниз сыплются рыжие комья земли, слышится лошадиный храп, но ни жеребца, ни казака не видно, только длинная колышущаяся тень нависает над ним и братом, который на всякий случай схватил мокрую узластую корягу...
— Эй, Мыкола! — послышался отдалённый крик. — Вишь, тры дядька тикають до граду? Ходь за мной, що достанем!
Прозвучал удар плетью, всхрапнула лошадь. Тень исчезла, только топот копыт, удаляясь, таял в тишине. Стало слышно, как на дне оврага успокаивающе лопочет ручей.
— Иди лицо умой, — сказал Иван, сам опускаясь на колени возле мокрого песчаного бережка.
Вода была чистой, студёной, стало саднить пораненные руки. Гриша опустил в воду пылающее лицо...
Фу! Какое блаженство! Где-то рядом бесконечно, мирно тренькала птаха.
Неужели всё это было только что? И... Что же? Этот молодой красавец казак хлестал бы его нагайкой? Может быть, затоптал бы своей лошадью?
«За что? И... получается, моя жизнь ничего не стоит?»
— Вот так, брат, — услышал он голос Ивана, и в нём была непримиримость. — Запомни: или мы их, или они нас. Третьего не дано.
«Третьего не дано...» — звучало в его сознании.
АВТОРСКИЙ КОММЕНТАРИЙ В КОНЦЕ XX ВЕКА
6 января 1997 года
Есть чудовищная путаница в понимании терминов «капитализм» и «социализм». Смысловое, социально-экономическое содержание этих слов в разные десятилетия XX века создавало и создаёт некий хаос в человеческом мышлении.
Пожалуй, первое массовое ошеломление советского народного сознания — в постижении этих политических «измов» — произошло в конце второй мировой войны, после того как наша гигантская армия, около восьми миллионов солдат-освободителей, сначала вошла с кровопролитными боями в страны Восточной Европы, оккупированные Гитлером, потом в половину Германии (скоро эти территории, оказавшиеся под советским протекторатом, будут насильственно объединены Сталиным сначала в «лагерь народной демократии», потом в «социалистический лагерь», из бараков которого эти страны разбегутся при первой возможности), а потом те, кто уцелел, но было их, счастливцев, тоже миллионы, — вернулись домой, на родину, в Советский Союз, в «первое в мире государство рабочих и крестьян».
До начала войны с Германией, хотя ещё не существовало понятия «железный занавес», основная, подавляющая масса населения нашей огромной страны жила в полной глухой изоляции от остального мира. Границы социалистической державы каждый год пересекало всего несколько десятков, может быть, сотен, советских граждан: дипломаты, высшие партийные функционеры, учёные, представители литературы и искусства с мировыми именами (единицы), высшие чиновники громоздкой государственной машины; при этом в соответствующих инстанциях с них брались подписки или устные обязательства о неразглашении того, что они увидят в проклятых и враждебных «странах капитализма».
