И вот за кордоном, в Восточной Европе оказались миллионы простых советских людей, одетых в солдатские и офицерские шинели: рабочие, колхозники (их большинство), совслужащие. Да, многие города освобождённых от фашизма стран лежали в руинах, весь комплекс материальных послевоенных трудностей — налицо. Но всё равно контраст оказался разительным: и в странах Восточной Европы, и в той части Германии, которая попала в зону советской оккупации, оставались оазисы прежней жизни, которых не коснулась военная разруха, да и осколки порушенного, разбомблённого, например в Будапеште, в Праге, даже в Варшаве и Берлине, давали много пищи пытливому русскому уму. Не говоря уже о тех солдатах, которые оказались в Австрии, почти не тронутой войной, и в Западной и Южной Германии, те, кто встречался с союзниками на Эльбе. Да, контраст был не просто разительным — ошеломляющим: при оплёванном нашей пропагандой капитализме люди жили неимоверно богато (по нашим меркам), удобно, всегда сыто; поражали магазины, заполненные товарами, усадьбы фермеров, заводы в Германии, оборудование которых подлежало демонтажу и вывозу в Россию, — контрибуция с побеждённых. А сельские дороги, все бетонные или заасфальтированные! А простые рабочие, у которых есть своя легковая машина! А квартиры тех же рабочих на уцелевших окраинах Берлина — изолированные, многокомнатные, с холодильниками, радиоприёмниками и телевизорами! И может быть, самое главное — ведь все хозяева собственной жизни! Фермер со своей землёй и скотиной, владелец продовольственного магазинчика, мастер в небольшом цехе, где он с сыновьями ремонтирует велосипеды и швейные машинки. Всё это принадлежит им! И всё заработанное детям их будет передано и завещано. Потом... Свободные они, эти европейцы, обо всём говорят как думают, ничего не боятся. (Разве что подвыпивших освободителей по вечерам на улице — как бы не ограбили или, если женщины, не изнасиловали. Бывало. Мы победители, не обессудьте...)
И на привале во время марша или в «буржуйской квартире», в которой остановились на ночлег, простой русский солдат говорил своим товарищам, оглянувшись по сторонам (как бы парторг или этот, от «смерша», не услышал):
— Братцы! Что же получается? Это и есть тот самый капитализм, который рабочего человека эксплуатирует? А у нас? При социализме «всеобщего счастья»? Да они в сто раз лучше нашего живут!
— В тыщу раз, — тихо откликался кто-то из солдат, тоже оглядываясь назад, на дверь.
— Так за что же... твою мать! мы боролись?
— За что боролись, на то и напоролись...
— Да... — чесал солдат-победитель за ухом. — Дела...
Что их ждёт на родине? Это ведь только в песне распрекрасной поётся: «...Хороша страна Болгария, а Россия лучше всех!..»
Лучше всех... Там солдат из крестьянского сословия ждут не дождутся нищие колхозы, где за трудодни — одни палочки, кормись со своего участка, в котором каждая яблонька и курица-несушка налогом обложены. И сразу паспорт отберут, никуда от родного колхозного хомута не подашься, считай, крепостной ты на всю оставшуюся жизнь, только у государства, а не у помещика...
— В капитализм хочу, братцы!
— Тише ты! На-ка вот, хлебни из фляги. Не разбавленный. Помогает.
А те солдаты, что из рабочих? Их что ждёт на «родном заводе»? А вкалывать надо до седьмого пота, план давать — за гроши. Жильё, спрашиваете? Комнатуха в бараке ещё дореволюционной постройки, вся семья в ней ютится, пять человек. Нужник во дворе, с утра в очередь вставай, кухня одна на весь этаж, примусы и керосинки чадят — не продохнёшь. А питание? Вот от жены письмо получил: всё по карточкам, она у меня нянечка в детском садике, норма хлеба — четыреста граммов, столько же детям, а мамаше-инвалидке — триста. По рабочей карточке вроде бы восемьсот граммов получать буду, всё полегче. Другие продукты тоже по карточкам — крупа, сахарок, маслице — по мизеру. И во всех магазинах — очереди, очереди, очереди.
А ещё... Страх со всех сторон. Сколько людей в лагерях сидит — безвинно? На работу больше чем на двадцать минут опоздал — получи свой срок. Баб на колхозном убранном поле объездчик перехватил — оставшиеся колоски в мёрзлой земле выбирали, детишкам дома от голода животы подвело, ревмя ревут — за расхищение колхозной социалистической собственности пять лет обеспечено. На портрет вождя всего прогрессивного человечества косо взглянул да ещё — упаси Бог! — злое словцо от тоски и безысходности сорвалось — все, если кто увидел, услыхал и донёс, считай, десятка по какому-то там пункту статьи номер пятьдесят восемь Уголовного кодекса обеспечена: «За контрреволюционную деятельность».
