«Ну уж нет», – подумал Ло Фенг и, пришпорив коня, обогнал всех – и орущих Дума, Руора и Сли, и размахивающую мечом Рит, и следующего за ней как привязанного Трайда с перетянутой тряпицами сломанной рукой, и хохочущую безумным смехом Сварти, и изогнувшихся словно звери перед прыжком Кенди и Шаннет. На мгновение Ло Фенг снова стал воином покоя Клана Теней, воином, равным которому среди его соплеменников было столь мало, что их можно было счесть, используя пальцы на одной руке, и за ним словно неслась в бой его родная деревня, которую он обязан был спасти. Никто не должен погибнуть, – всплыло в его голове. Как же я устал, – была вторая мысль. Хороший способ закончить жизнь, – мелькнуло напоследок, и он бросился в битву, как рыба выпущенная в воду.
Они оказались неплохими воинами, эти незнакомцы в белых масках и странных доспехах. К тому же их диковинное оружие само по себе было способно внушить ужас; стальные пластины сверкали в воздухе, взлетали над головами и обращались клинком только в момент удара, но видно и на незнакомцев Хмельная падь действовала не лучшим образом, и на их лошадей, но все же не девять беглецов расправились с почти двумя десятками чужаков. Ветром смерти обратился эйконец.
– Никогда, – мотнул бородой Дум, – никогда я бы не хотел вставать против тебя, эйконец. Даже если на моей стороне будет сотня воинов. Ты хоть заметил, что спрыгнул с лошади уже на второй секунде? А то, что у тебя меч за спиной размером с двуручную пилу, заметил? Да если бы мы отстали от тебя еще на пару десятков шагов, нам бы и оружие обнажать не пришлось!
– Сварти! – крикнула Шаннет.
Девчонка умирала. Осколок странного клинка вошел ей точно между ключиц, кровь булькала, омывая лезвие, но она все еще оставалась живой, словно что-то не давало ей покоя. Наконец, она нашла помутневшим взглядом Ло Фенга, через силу улыбнулась и прошептала:
– Я красивая? Нет, ты не кивай, ты скажи, эйконец. Я красивая?
– Ты красивая, – сказал Ло Фенг.
– Это было славно, – прошептала девчонка и прежде чем вытянуться и обмякнуть, выдохнула. – Мне понравилось…
– Будь я проклята! – отвернула заплаканное лицо Кенди.
– И что теперь? – зло спросила Шаннет. – Теперь сражаться с теми?
Ло Фенг качнулся и оперся на подскочившего Руора. Темнота заволокла взгляд. Вкус крови наполнил рот.
– Ты ранен? – прозвучал в ушах тревожный вопрос Трайда.
– Он устал, – раздался в ответ голос Рит.
– Нет, – узнал он свой собственный голос. И открыл глаза.
Отстранив Руора, Ло Фенг стиснул зубы, проглотил кровь, выпрямился и огляделся. Воины в черных масках по-прежнему стояли у менгиров. У них в руках были обычные мечи, и среди тел у их ног лежали и их соплеменники, и сверкали белым соплеменники тех, с кем только что сражались спутники эйконца.
– Не нужно с ними сражаться, – хрипло ответила Рит. – Это… мои предки. Это тоже энсы, но другие. Главное, не спешить. А когда я договорюсь с ними, ни в коем случае не касаться менгиров. Отравлены все камни. Нужно встать между ними. Увидите. Там всегда зеленая трава.
И она зашагала, пошатываясь, к менгирам, выкрикивая что-то на том языке, который в Терминуме считался храмовым.
Глава десятая. Безумный Торн
«Не воли богов страшиться
следует, а безволия их…»
Пророк Ананаэл
Каменный завет
Когда умолк альбиусский колокол, захлебнулся битым кирпичом, обрушившись вместе с ратушей, словно тишина забилась в уши. Сначала Хоперу было не до того, боль опустилась на него мутным маревом, потом, когда она начала становиться привычной, навязанная тишина встала поперек горла. Хопер и пальцем ковырял в ушах, и даже тряс головой, хотя звуки-то никуда не делись; и ветер шумел в деревьях, и копыта постукивали по проселку, да и его спутники нет-нет, да и перебрасывались шуточками, но так и не сумел извлечь тишину из ушей, и стал привыкать к ней так же, как заставил себя привыкать к боли. Разговоры, которые затевали Мушом и Эйк, словно тонули в этой тишине.
Они оказались приятелями и не скучали в пути, пусть даже рослый и медлительный брюзга вроде бы никак не должен был приятельствовать с суетливым красавцем, хотя Хопер немало знавал расслабленных ворчунов с кривой усмешкой на губах, которые в минуту опасности словно тетиву набрасывали на собственное тело. Зато напряжение не оставляло Стайна. Альбиусский стражник то и дело ощупывал запекшийся шрам на загривке и повторял, что чувствует себя червивым яблоком, после чего находил взглядом почерневшую руку Хопера и сочувственно качал головой. В конце концов на очередном привале Хопер отыскал в мешке льняную перчатку, которую использовал, когда собирал жгучие травы, и натянул ее на кисть, с трудом попадая в пальцы. Боль застилала все, ему даже казалось, что он ехал не на лошади, а на боли, или боль ехала на нем, вонзая ему в бока шпоры, но сквозь нее возникало и становилось явственным ощущение тяжести, которая копилась в потрохах. И это была не та тяжесть, что заставляет томиться колени и наливает руки и веки свинцом, а та, что давит на сердце. Наконец, не выходила из головы сама ворожба, которая была сотворена на ратуше Альбиуса. Слишком много вопросов оставалось без ответа; и откуда взялся столь сильный колдун, и зачем он или она прикинулся женщиной, если, конечно, прекрасный образ не был мороком, обманкой для отвлечения взора, и так ли уж эта ворожба препятствовала жатве, а не была ли она ее частью? Да и те слова, что Хопер увидел на стенах часовой башни, словно продолжали гореть под его веками. Стоило закрыть глаза, он видел все то же – «Спящий просыпается. Следуй за болью. Спаси и спасешься».
