Торн сделал вперед один шаг, второй, затем третий, почувствовал, что трясина расходится у него под ногами, провалился по пояс, но не обернулся на испуганный возглас Гледы, попытался сделать еще шаг, оперся на что-то, поднялся и вдруг понял, что стоит на твердом. Шагнул еще и еще и обернулся со вздохом облегчения.
– Все! Перешли! Здесь мелко!
Уже через час, наскоро умывшись в обнаруженном на окраине леса ручье, отряд сидел возле костра, в котором, потрескивая, сгорали собранные вешки, и блаженно дожидался, когда в котле закипит медовый отвар сушеных ягод. Купленная в трактире снедь пока позволяла обходиться без готовки. Очищенные от тины лошади пощипывали густую траву, где-то в глубине леса посвистывали птицы, а Скур обходил одного за другим спутников, осматривая загривки и смазывая их храмовым снадобьем, которое припас Вай. Кулон Раска поблескивал отсветами костра на груди Гледы, а Торн ощупывал вернувшийся ему на шею капитанский знак. Стрикс на нем почти иссяк.
– Вот так, Скур, – заметил Хельм. – Говоришь, что снадобьями торговал на йерском рынке, а сам храмовой мазью пользуешься. Нет бы свою потраву какую придумать!
– Много ли их – таких лекарей, что потраву против этой пакости придумали? – пробурчал Скур. – Да и не велика наука, мешай душистые травы, добавляй масло и воск, да сыпь туда же стриксовую пудру – вот тебе и потрава.
– А что толку-то? – вздохнул Соп, ощупывая свежесмазанный загривок. – Боль снимает, а заразу не останавливает. Наверное, они один булавочный стрикс на бочку потравы растерли.
– Тебе ли печалиться? – засмеялся Падаганг, который словно вовсе растворился в сумраке, только глаза поблескивали отсветом костра. – Мог бы и вовсе о загривке не беспокоится. У тебя ж стрикс в рукояти меча! Вот он о твоей заразе и побеспокоится.
– Так-то оно так, – скривился Соп, – но темнице-то мы были без стриксов! Тогда и прихватило. А теперь-то да. Вот зато Брета не прихватило, хотя стрикса у него точно в темнице не было!
– Мало ли какие секреты у Брета? – ответил Падаганг. – Я вот слышал, что эйконцы свои тела узорами разрисовывают. Где полыми иглами черных кактусов, что в Хели произрастают, колют, где просто надрезают, шрамы устраивают. И вот в каждое пересечение этого узора вставляют маленький стрикс, который отжил свой срок в теле предыдущего эйконца. И вроде бы с каждым таким камнем толика доблести ушедшего поколения воинов переходит к новому. И стриксы не уменьшаются в телах, а как будто твердеют и подрастают.
– Сказки, – отмахнулся Хельм. – Чтобы камни в теле росли?
– А вот и не сказки! – вскинулся Скур. – В почках бывают камни! Подожди, состаришься, еще испытаешь, что это такое! Так может скрутить, что взвоешь!
– Какие почки? – вытаращил глаза Хельм. – Откуда у меня почки? Если бы не девки, показал бы я тебе свои почки!
– Лучше не надо, – скривилась Андра, которую спутники отличали по белой ленте в волосах. – Насмотрелась я разного. Обычно разговоров на тачку или подводу с камнями, а посмотришь – точно почки.
– Насчет эйконцев чистая правда, – хмыкнула Фошта. – У нас в обители даже фрески были с эйконскими узорами. Ну и прорисовано, где и какие камни должны быть. Не волнуйся, Хельм, в почки их не вставляют. А вот насчет того, растут они или не растут, ничего не знаю.
– Жатва – есть жатва, – проговорил Торн. – У тебя кисет на шее со стриксовой пылью. Потрогай. Теплый? Даже горячий? Ну точно, как мой кулон. Может, так и у эйконцев в эту пору? Выгорает прямо в их плоти?
– Не знаю, – облизала губы Фошта. – Эйконцев в Беркане все равно нет, так что и не спросишь. Но одно я тебе точно скажу, никакой камень не передаст воину силу и умение его предка. Разве только дух чуть поправит. А все остальное только через боль, пот, кровь и слезы. И, конечно, через мудрость наставника или наставницы.
– Вот уж велика мудрость наставника, который вас приставил к такому мерзавцу, как этот Бран Вичти! – заметил Хельм. – Наслушался я ваших рассказов так, словно сам у него в услужении побывал. Я конечно, встречал вельмож, что вылеплены из дерьма, но чтобы и дерьмом раскрашены были – так это в первый раз.
