– Колдовство обычно просто так не проходит, – пожал плечами Скур. – Не знаю, кто там вылетел, но колдуны все пропали. И менгир пропал. А изрядный кусок земли стал называться Пепельной пустошью. Да к тому же внутри него случается с тех пор наткнуться на странный город, в котором некоторые расстаются с жизнью, некоторые спят как младенцы, а некоторые разговаривают с мертвыми. Я думаю, что не удалось то колдовство. Среди гадалок и всякого похожего люда ходит поверье, что и эти менгиры, и жнецы, и энсы – все это послано богами смерти из посмертного царства. И когда там народцу становится пожиже, они и приходят сюда за свежими мертвецами. Эти колдуны посягнули на то, что нельзя было трогать.
– Однако менгир ведь пропал? – спросила Гледа.
– Пропал, – кивнул Скур. – Даже ямы не осталось. Хотя некоторые сказывают, что разделился он на четырнадцать частей.
– Подожди, – не понял Брет. – Ты же говорил на семнадцать.
– Ошиблись наверное, – пожал плечами Скур. – Ты что, никогда мех не разливал в кабаке на десять кубков? Никогда ж не хватает! Всегда приходится второй мех брать.
– Молод он еще, – усмехнулся Торн.
– Три части сперли, – кивнул Хельм. – Точно говорю, когда много народу, обязательно найдутся те, что уволокут что-нибудь под себя.
– Это все ересь, – подал голос Вай. – Пепельная пустошь – это огненное дыхание Кары Богов.
– Да мне плевать, чье это дыхание, и что говорят храмовники, – скривился Скур, заставив Вая поперхнуться.
– А почему внутри Пепельной пустоши все серое? – спросил Брет.
– Время не совпадает, – объяснил Скур.
– Это как же? – насторожился Соп.
– Смерть, это то, что нас всех ждет, – вздохнул Скур. – То, что будет завтра, через год, пятьдесят лет или, да простят меня боги, в следующую минуту. Да не дергайтесь вы, сестрицы. Отвар я не травил, и вообще, когда говорит даже колдун-неуч, не надо каждое слово как золотую монету прикусывать. Время не совпадает. Колдуны сдвинули время. Почему-то на четырнадцать секунд. Может, и вправду менгир на четырнадцать частей распался. Но отсчет точный. Но мы-то все остались в прежнем времени! Поэтому для нас все, что внутри пустоши – кажется серым. Поэтому трупы там не гниют годами. Но если срезать траву и вынести ее наружу, она зелена, потому как колдовство действует только на то, что скрыто в пределах пустоши.
– Однако, муть какая-то, – закашлялся в тишине Хельм. – Я, впрочем, всегда знал, что если хочешь кого обмануть, нужно врать без подробностей. Чтобы не запутаться. А вот если собираешь врать в свое удовольствие, тут уж без подробностей никак не обойтись. С чего ты взял-то про четырнадцать секунд? Кто это отмеривал?
– Ты, Хельм, росту большого, поэтому видишь далеко, – усмехнулся Скур. – А я среднего. Даже маленького. Поэтому далеко вижу хуже, а вот то, что под ногами, разглядываю с интересом. И уж лучше тебя. Я когда в Пустошь еще только первый раз зашел, сначала с час на рассвете постоял на краю ее. И во второй раз тоже по краю прошелся. Дело тут, конечно, не в росте, ты б и на карачках прополз ничего бы не заметил, а я все увидел. Вот, к примеру, растут два цветка желтой болотницы. Друг от друга – ладонь. Один в пустоши, серая болотница, считай, другой рядышком. И вот, поднимается солнце над горизонтом. Один раскрывается, а другой, который серый, ждет. Ровно четырнадцать секунд. И листовертка ждет. И предутренний птах на четырнадцать секунд позже в пустоши замолкает. И солнцевзгляд стебель свой за светилом с опозданием разворачивает. А?
– Подожди! – нахмурился Соп. – Если поделить на четырнадцать частей такую каменюку, какая бы мелкая она ни была… Валун-то получится тяжелее человека! Как же его унести-то?
– В том-то и дело! – торжествующе подскочил Скур. – Части-то мелкие получились! С ладонь или чуть больше! А прочее – в пыль пошло. Вот и вышла от той пыли – Пепельная пустошь. Что ты на это скажешь?
– Да ну тебя, Скур, – махнул рукой Хельм. – Ничего я не скажу. Спать я буду, мне в дозоре стоять с полуночи. Охота была голову ломать?
Уже ночью, когда Торн засучил рукава и принялся менять повязки на израненных руках, к нему подошла Гледа и стала помогать.
