— Ну, что скажете? Справитесь? — До Асы-Гешла словно откуда-то издалека донесся голос Розы-Фруметл.
Он поднял голову. Она принесла ему стакан чаю и блюдце с пирожными. Вместе с матерью в библиотеку вошла Аделе. Одета она была точно так же, как и при их первой встрече: плиссированная юбка и вышитая блузка. В красноватом свете лампы лицо ее казалось еще более худым, а лоб из-за зачесанных назад волос — еще более выпуклым. Кожа была пергаментно-желтой, точно девушка только что встала с постели после тяжелой болезни.
— Добрый вечер, — сказала Аделе. — А я уж решила, что вы не хотите нас больше видеть.
— О, нет, — заикаясь, пробормотал Аса-Гешл. — Просто у меня совсем нет времени. Каждый день собирался прийти, но…
— Как вам кажется? — прервала его Роза-Фруметл. — Сумеете разобрать?
— Боюсь, рукопись придется переписать.
— Какой ужас!
— А в каких-то местах придется сделать вставки — в скобках; здесь все слишком сжато — потребуются кое-какие разъяснения.
— Что ж, в таком случае — за работу. — Роза-Фруметл тяжело вздохнула. — Никакой спешки нет. Приходите сюда каждый день, когда у вас будет время, и трудитесь. И будьте у нас как дома. А насчет денег… Я поговорю с мужем.
— Прошу вас, на этот счет, пожалуйста, не беспокойтесь.
— Нет, нет, обязательно поговорю, сейчас же. Пейте чай. Я скоро вернусь.
Роза-Фруметл подобрала юбки и вышла. Когда дверь за ней, скрипнув, закрылась, Аделе подошла к Асе-Гешлу.
— Я подумала, что мы вас чем-то обидели, — сказала она.
— О, нет!
— У меня отцовский нрав. Я говорю то, что думаю, — и наживаю врагов. Боюсь, я плохо кончу.
Она присела на стоявшую под книжными полками складную лестницу, веером распустив свою плиссированную юбку.
— Расскажите, что это за рукопись? Я много раз пробовала в нее заглянуть, но не поняла ни слова.
— Девушке, боюсь, это будет неинтересно.
— Нет, рассказывайте, не такая уж я невежественная.
— Даже не знаю, с чего начать. Это то, что принято называть схоластикой.
Аса-Гешл начал листать страницы рукописи, Аделе с любопытством за ним наблюдала. Сначала он читал несколько абзацев про себя, едва заметно шевеля губами, потом отрицательно качал головой, потом, спустя еще несколько минут, стискивал рукой подбородок и читал еще раз, более сосредоточенно. Он сидел, насупив брови, и выражение его лица непрерывно менялось — от юношески восторженного до серьезно-вдумчивого. Аделе вдруг пришло в голову, что так, должно быть, выглядел, когда был молод, ее отец.
— Ну же, — сказала она, — я слушаю.
— Видите ли, в Экклезиасте есть такие слова: «Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои». Так вот, ветер истолковывается здесь как душа. Когда человек грешит, его душа после смерти может переселиться во все что угодно — в собаку, кошку, червя, даже в мельничные крылья. Однако в конце концов душа возвращается к своему началу.
Аделе не сводила с него широко раскрытых глаз. В ее взгляде читались изумление и даже нечто вроде благоговейного страха. На висках трепетали едва заметные голубые жилки.
— Надеюсь, я ясно выразился, — сказал, помолчав, Аса-Гешл.
— О, да.
— И что вы думаете?
— Ах, если бы все это можно было выразить на каком-то европейском языке!
Аса-Гешл собирался ей ответить, но в эту минуту дверь открылась, и в комнату, в сопровождении Розы-Фруметл, вошел Мешулам.
— Я вижу, у нас тут настоящий книжник, а? — начал старик. — Скажи-ка, юноша, как ты думаешь, тебе по силам эта работа?
— Думаю, да.
— Я-то сам сочинительством не занимаюсь. Нынче все на свете считают себя писателями. Но я пообещал, что рукопись будет напечатана, поэтому… И сколько ты хочешь за свои труды?
— Сколько скажете. Это не принципиально.
— Как прикажешь тебя понимать? Не одолжение же ты делаешь?
— Да… то есть нет.
— Расскажи о себе… Ты что, один из этих «современных» евреев?
— Не совсем.
— Если молодой человек вроде тебя убегает из дому, бросает своих родителей — значит, он уж точно не святой.
— А я на роль святого и не претендую.
— Кто ж ты тогда? Грешник?
— Учиться. Это все, к чему я стремлюсь.
— Учиться чему? Как отвечать на галахические вопросы? Что сказать женщине, испугавшейся оттого, что над ведром с молоком мелькнула тень свиньи?..
