Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI – начале XVII вв. - страница 47

. Утверждение, что только выбор австрийского кандидата дает Речи Посполитой мир на востоке, так как «на основе старых союзов… император держит царя в своих руках», было одним из главных доводов «проавстрийского» лагеря и на элекционном сейме[338]. Однако то, что казалось совершенно очевидным в разоренной войной Литве, получало совершенно другой отзвук в кругах коронной шляхты. «Говорят, что с Москвой будет мир, — заявлял Я. Замойский, — но этот неприятель много забрал у нас земли и добровольно ее не отдаст»[339]. «Не надеюсь, чтобы в правление императора в Польше можно было рассчитывать на мир с Москвой, — вторил ему С. Ожельский, — возвращение Северы, Смоленска, Полоцка и Ливонии требует немалых трудов»[340]. Таким образом, в отличие от литовцев коронная шляхта была согласна лишь на такой мир, который бы обеспечил руководящее положение Речи Посполитой в Восточной Европе. Разумеется, шляхетские политики предпочитали добиться этого мира путем соглашения с русским монархом. В случае если бы такое оказалось невозможным, они были готовы продвинуть границы своего государства на Восток и с помощью оружия.

14 января 1576 г. вернувшийся в Москву С. Бастанов вручил царю свой статейный список, а также «списки посольства турских и цесаревых и седмиградского воеводы послов», т. е. речи этих послов на элекционном сейме[341]. «Выслушав» эти материалы, царь приказал Л. Новосильцеву немедленно ехать в Речь Посполитую, т. е. принял решение официально выставить свою кандидатуру на польский трон[342]. Однако прошло совсем немного времени, и у русского правительства сложился иной план действий. 30 января 1576 г. в Литву была отправлена царская грамота с предложением о сепаратном «вынесении» на литовский великокняжеский стол либо самого Ивана IV, либо царевича Федора. Царь предлагал литовским сенаторам выслать к нему послов, «наказав и списав подлинно о всяких ваших повольностях и справах» для заключения соответствующего договора[343]. Думается, принятие такого решения было плодом более внимательного знакомства с сообщениями С. Бастанова. Помещенное в его статейном списке описание вооруженного «рокоша» шляхтичей, которые на самом элекционном поле «учали из луков и из самопалов стрелять и копьи шюрмовать»[344], могло только усилить сомнения в возможности управлять столь буйными подданными. Иван IV не желал уподобиться Сигизмунду II, которого он в своем послании А. Курбскому презрительно именовал «худейша худейших рабов суща, понеже от всех повелеваем»[345]. Представляется, что именно эти соображения определили решение царя не принимать короны из рук мятежной польской шляхты, а, воспользовавшись конфликтом между ней и литовской радой, попытаться посадить на литовский трон одного из членов царской семьи. Были предприняты и определенные шаги, чтобы заинтересовать русским проектом литовских магнатов. Уже само выдвижение кандидатуры Федора шло навстречу их пожеланиям. К этому добавлялся другой довод, пущенный в ход уже во время переговоров зимой 1573 г., — возможность возвращения Великому княжеству потерянных в 1569 г. украинских земель. Не случайно, отправленные к австрийскому двору в начале 1576 г. русские послы должны были заявить от имени Ивана IV: «А ныне наше хотенье то, чтоб Литовское Великое княжество и с Киевом и что к нему городы были к нашему государству к Московскому»[346]. Тем самым было бы осуществлено объединение большей части восточнославянских земель под властью династии Рюриковичей, хотя, конечно, не в той форме, как это предполагали первоначально Иван IV и его советники.

При условии, что Габсбурги согласятся на такие изменения и заключат с Иваном IV союз против турок, русское правительство было готово поддержать австрийского кандидата на польский трон в борьбе с непокорной польской шляхтой, «войною промышлять, как бы себе тех государств доступати»[347]. Успех задуманного плана зависел от позиции литовских магнатов. Они, правда, заверяли Ивана IV в своем расположении, но царь располагал сведениями о том, что на деле они ему враждебны[348]