Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI – начале XVII вв. - страница 48
Однако в ходе переговоров Л. Новосильцева с литовскими, а затем и коронными сенаторами открылись другие возможности. Уже на переговорах с Л. Новосильцевым в Вильно (февраль 1576 г.) виленский воевода М. Радзивилл Рыжий, отметив с сожалением, что вплоть до приезда посланника Иван IV «о царевиче Федоре к нам не писывал», заверил, что на повой элекціш он «всем своим сердцем и всею своею душою» будет добиваться выбора царевича[349]. Еще более определенно вопрос о выборе царевича на трои Речи Посполитой был поставлен в марте 1576 г. во время пребывания Л. Новосильцева в Ловиче — резиденции примаса Я. Уханьского. Беседовавший с посланцем по поручению примаса С. Уханьский сообщил, что на 8 апреля 1576 г. архиепископ гнезненский созывает в Варшаве съезд всех сенаторов и шляхты Речи Посполитой, на котором он намерен предложить сторонникам и Габсбургов, и Батория, оставив своих кандидатов, «бити челом» Ивану IV, чтобы тот «дал сына своего царевича Федора на государство»[350]. 11 марта Я. Уханьский вручил Л. Новосильцеву «опасную» грамоту для русских великих послов, которых он просил прислать как можно скорее[351].
На первый взгляд такие заявления выглядят странно, если учесть, что и Я. Уханьский и М. Радзивилл Рыжий были «столпами» «проавстрийской» партии и сыграли огромную роль в выборах Максимилиана II на польский трон. Однако следует учитывать, что по окончании элекции сторонники императора оказались в весьма неблагоприятном положении. Коронная шляхта в феврале 1576 г. заняла столицу страны — Краков, овладев находившимися на Вавеле королевскими регалиями, а император, вместо того чтобы направиться с войском на помощь своим сторонникам, затеял долгую и бесплодную дискуссию с польско-литовскими послами, отказываясь принять предложенные ему «pacta conventa»[352]. В условиях, когда в Речь Посполитую вот-вот должен был прибыть Стефан Баторий, перед сторонниками Габсбургов в Короне возникла неприятная перспектива не только политического поражения, но и судебного преследования: одним из главных требований шляхетского лагеря был суд над инициаторами выборов Максимилиана II как государственными изменниками[353]. В Великом княжестве позиции магнатской олигархии были гораздо более прочными, но и литовским сторонникам императора победа коронной шляхты грозила серьезными неприятностями, тем более что поведение магнатов, которые брали «посулы» у разных правителей и довели страну до гражданской войны, вызывало сильное недовольство и у шляхты Великого княжества[354]. Неудивительно поэтому, что, получив известие о приезде русского посланника, Я. Уханьский «поднял руки к небу, говоря, что это ниспослано святым духом»[355]. Дипломатическая инициатива Ивана IV давала той части коронной магнатерии, которая во время элекции неудачно сделала свою ставку на Габсбургов, возможность найти приемлемый выход из создавшегося положения. Поставив вопрос о выборе русского кандидата, недавно столь популярного в шляхетской среде, группа сенаторов, объединившаяся вокруг примаса, рассчитывала привлечь на свою сторону значительную часть коронной шляхты, что позволило бы, имея поддержку литовских магнатов, добиться избрания царевича и провала кандидатуры С. Батория. Тем самым не только открывалась возможность получения щедрых пожалований, но не могло быть и речи о наложении на примаса и других сенаторов каких-либо наказаний за их деятельность во время элекции. Разумеется, устраивал магнатерию обеих частей Речи Посполитой и сам кандидат, молодой и неопытный в политике, которым, как казалось магнатской олигархии, легко будет управлять.
