Правда, условия, предложенные Иваном IV через М. Гарабурду, были неприемлемы, но, по свидетельству М. Бельского, уже во время элекции часть шляхты сочла эти условия вымыслом враждебных царю литовских магнатов[277]. По мере обострения отношений с магнатерией эта версия стихийно получала в шляхетской среде все большее распространение. Однако намерения царя оставались неясными и неудивительно, что с самого начала «промосковский лагерь» стал энергично искать контактов со своим кандидатом. Дело было нелегким, так как М. Радзивилл и Я. Ходкевич поставили дозоры на литовско-русской границе, чтобы воспрепятствовать сношениям между русским правительством и польской шляхтой[278]. Все же сторонникам Ивана IV удалось найти путь к нему через литовского магната Яна Глебовича, зятя Яна с Кротошина.
В своих письмах к Ивану IV, написанных летом — осенью 1574 г., литовский вельможа информировал царя о плане созыва в Стенжице в мае 1575 г. сейма для решения вопроса о судьбе польского трона и от имени сторонников Ивана IV в Литве и Короне настоятельно советовал выслать на проектируемый съезд русских послов. «А не пошлешь никого, — писал Я. Глебович, — не начаися (стать польским королем. — Б.Ф.), бо цесарь крестьянский и много иных государей послы готовят». Послы Ивана IV, указывал он далее, должны прежде всего сообщить, что царь намерен дать присягу соблюдать шляхетские права и вольности. К письму был приложен текст «Генриховских артикулов» и других обязательств Генриха Валуа и Карла IX[279], что, очевидно, должно было, по мысли Я. Глебовича, помочь русским политикам подготовить текст соответствующих обязательств от имени царя. Без таких обязательств царь не может рассчитывать на успех, «не будучи дедичом пашей земли»[280].
Так Иван IV был поставлен в известность о положении в Речи Посполитой и о том, что ждут от него его сторонники. Он, однако, отказался следовать их рекомендациям и не отправил в Стенжицу своих послов. Одной из причин такой сдержанности было, несомненно, то обстоятельство, что судьба польского трона оставалась неясной с правовой точки зрения. Несмотря на бегство Генриха Анжуйского из Польши, он не был низложен «станами» и юридически оставался польским королем. На эту сторону дела царь не преминул указать Я. Глебовичу в своем ответе, отклоняя его предложение. «Тому как возможно сстатися, — писал он, — что украсти государство и украдом на государство приехати и послов своих; послати, а король неведомо будет, неведомо не будет». Такое посольство будет для царя лишь «за поспешно я собе в укоризну»[281]. Сдержанность Ивана IV была результатом понесенной им незадолго до этого неудачи: когда уже после избрания Генриха Анжуйского в Москву прибыл польский гонец А. Тарановский для переговоров о продлении перемирия, он уверил царя, что Генрих Анжуйский в Польшу не приедет. Положившись на эти заверения, Иван IV обратился к польской и литовской «радам» с просьбой об опасной грамоте для «великих послов», которых он был намерен отправить в Польшу для переговоров об условиях «соединения»[282]. Когда Генрих Анжуйский все же прибыл в Польшу, царь и его советники оказались в неудобном положении. Поэтому в Москве были твердо намерены на этот раз не повторять подобной ошибки. Учитывая, однако, всю важность дела, можно все же думать, что русское правительство решилось бы пренебречь этими моментами, если бы оно могло быть уверено в конечном успехе своей акции. Но оснований для такой уверенности у царя и его советников не было. В возникновении сомнений относительно возможности выбора Ивана IV на польский трон не последнюю роль сыграл тот же А. Тарановский.
Не посвященный в махинации литовских политиков, посланец невольно выдал Ивану IV их игру, рассказав, как собравшаяся на элекции шляхта долго и безрезультатно ждала русских послов, а затем решила, что видно царь не хочет стать польским королем[283]. В гневе царь отправил к литовским сенаторам послание, в котором перечислял «все збродни, чим его отселе з Литвы сводили»[284]. Разумеется, после этого доверие в Москве к исходящим из Литвы предложениям сильно упало. Во-первых, не могла внушать большого доверия и личность Я. Глебовича, от которого, как ясно видно из царского ответа на письмо последнего, с момента его выезда из России не поступало никаких известий. Во-вторых, А. Тарановский сообщил царю, что присланные на элекционный сейм М. Гарабурдой царские «кондиции» включали в себя такие пункты (например, отмена вольной элекции), которые «были против вольностям и правам нашим» и «оскорбили панов Короны Польской и Великого княжества Литовского»
