Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI – начале XVII вв. - страница 40
Кандидатура Ивана IV, как отметил уже В. Закшевский[267], в рядах сената не имела почти никакой поддержки: на собравшемся осенью 1575 г. элекционном сейме лишь двое сенаторов в своих выступлениях упомянули о возможности выбора царя. Вместе с тем уже на первых этапах политической борьбы Иван IV без всяких усилий с его стороны стал главным кандидатом литовской[268] и польской[269] шляхты на польский трон. Одной из главных причин нового обращения шляхты к кандидатуре русского царя было, как отметил уже В. Закшевский[270], наступившее в 1574–1575 гг. обострение отношений между магнатерией и шляхтой. Из компромисса феодальных группировок, который привел к избранию Генриха Анжуйского, всю выгоду извлекли магнаты. Пользуясь неопытностью молодого короля, они за краткий период его правления сумели завладеть значительной частью королевских имений, а теперь вынашивали планы установления магнатской олигархии. В ответ на эти действия в шляхетской среде получила популярность идея новой «экзекуции добр», более строгой чем первая, «если только не московской», т. е. проведенной путем расправы с магнатами[271]. В этих условиях взгляды шляхтичей обращались к Ивану IV как правителю, который решительными действиями мог бы сломить власть магнатов[272]. Разумеется, при этом речь не шла о каких-то уступках русскому монарху. Иван IV по-прежнему оставался для его сторонников «вторым Ягайлой» — орудием для осуществления внутри- и внешнеполитических концепций шляхты.
Главную силу этого лагеря составляли «рутены». Уже Ф. Коммендоне в 1573 г. констатировал, что именно они отстаивали кандидатуру царя[273]. О том, что почти «вся Русь» поддерживает кандидатуру Ивана IV, писали во время второго «бескоролевья» и папский нунций в Рим, и литовские сенаторы в Вену[274]. Из содержания их сообщений видно, что указанный термин охватывал и православных украинских феодалов Волыни и Киевщины, и польских шляхтичей юго-западных земель Короны («Русского» воеводства). При этом именно вторая из указанных групп отличалась наибольшей активностью. Нунций специально отмечал деятельность «русских» родственников примаса[275], членов семьи Уханьских, — шляхтичей Белзского воеводства. На элекционном сейме осенью 1575 г. Павел Уханьский был главным оратором «промосковского» лагеря. Известно также об общем решении польской шляхты Белзского, Русского и Подольского воеводств на предэлекционном сеймике поддержать на выборах кандидатуру Ивана IV[276]. То, что наибольшую политическую активность проявляла именно эта группировка шляхты, представляется глубоко закономерным. Осуществление «соединения» с Россией максимально соответствовало интересам этой группировки господствующего класса Речи Посполитой — главной силе польской феодальной колонизации на Востоке. «Соединение» должно было открыть для нее необъятные просторы «Московского царства» и одновременно обеспечить надежную защиту ее украинских имений от турецких и татарских набегов.