Допустив в этом отношении определенный просчет, в других вопросах Иван IV и его советники проявили способности к трезвой оценке положения. Прежде всего это касается известного понимания тех объективных сложностей, которые могут возникнуть в отношениях между русским монархом и польско-литовским обществом после выбора царя на польский трон. Не случайно в своем «ответе» царь добивался от сословий Речи Посполитой торжественной присяги «над нами и нашими детьми никакого лиха не учинить, не подносить никоторого иного государя никоторыми обычаями, ни в иное государство не выдать, никакой хитрости не сделать»[159]. В «Главизнах», посланных в Литву через несколько месяцев по окончании переговоров с М. Гарабурдой, он нашел нужным еще раз вернуться к этому вопросу: на сенаторов и шляхту Речи Посполитой налагалось обязательство, если «по грехом для которого случая учинится какой мятеж промеж государем и землею и вражда, а будет по грехом то уставитися на смиренье не возможет», отпустить царя и его детей «на Московское государство без всякое зачепки и израды»[160]. Эти тексты показывают, как велики были опасения перед новыми проблемами, которые несла с собой уния. Неудивительно поэтому, что наряду с проектом возможных условий унии, в царском «ответе» Гарабурде были сформулированы и другие приемлемые для русского правительства варианты политического развития Восточной Европы в будущем, не предусматривавшие слияния восточноевропейских государств в один политический организм. Литовскому послу снова предлагался проект «вечного мира» и военного союза между Россией и Речью Посполитой. Однако если в сентябре 1572 г. вопрос ставился в общей форме, то на новом этапе русское правительство связывало и реализацию этого проекта, и возможность сохранения дружественных отношений между Россией и Речью Посполитой с определенным ис ходом элекции. Иван IV прямо рекомендовал не выбирать французского кандидата Генриха Анжуйского. «А возьмете ли Французского, — продолжал он далее, — и вы, Литва, ведайте, что мне над вами промышлять»[161]. Если же, — указывал Иван IV, — будет избран сын австрийского императора, то он готов заключить с Речью Посполитой вечный мир и союз и поддерживать с ним такие же отношения, как если бы на польский трон был избран его собственный сын[162]. Это была прямая попытка повлиять на исход элекции в пользу австрийского и против французского кандидата. На первый взгляд такая определенная позиция русского правительства может вызвать удивление. Ведь по крайней мере с 1560 г. между русским и австрийским дворами, как отмечал известный исследователь русско-австрийских отношений ІО. Юберсбергер, не было дипломатических контактов[163].
Материал для объяснения такого шага дает текст царского «ответа» М. Гарабурде. Обращает на себе внимание следующее: свое отрицательное отношение к французскому кандидату царь обосновывал тем, что Генрих Анжуйский «будет другом турецкого султана», в то время как избрание сына императора привело бы к заключению союза против всех поганских государей»[164]. Необходимость и желательность такого союза подчеркивались и в грамоте Ивана IV, посланной раде Речи Посполитой с М. Гарабурдой, — царь выражал свое желание «чтоб бог дал покой християнству навеки» и чтобы «божьей помочью християнство обронено было и высвобождено от рук бусурманских»[165]. Конечно, в период борьбы за польский, трон такие заявления часто были лишь средством воздействия на религиозные чувства избирателей. Для русского же правительства в конкретной ситуации конца 60-х — начала 70-х годов вопрос об антитурецкой коалиции был важной проблемой внешней политики. Поэтому нет оснований сомневаться, что надежды на заключение такого союза были той действительной причиной, которая побуждала Ивана IV и его советников к поддержке австрийской кандидатуры на польский трон. Известные основания для таких надежд могла дать русскому правительству та информация об отношениях между державой Габсбургов и Турцией, которая поступала в Москву накануне элекции. Так, в «вестовом списке» Г. Ф. Мещерского, вернувшегося из Польши в июне 1571 г., австрийские Габсбурги изображались как главная сила в войне с Турцией за Кипр: «Цесарь, сослався с ишпанским Филипом королем и с чешским и с иными государи и турских людей до ста тысяч убили». Одновременно Г. Ф. Мещерский сообщал, что прибывший зимой 1571 г. к Сигизмунду II австрийский посол порицал короля за то, что тот пропустил через свою землю турецкие войска, идущие на Астрахань и призывал последнего Ягеллона, чтобы он «вперед с Московским и со всеми крестьянскими государи на проклятых на всех мусульман был заодин»
