Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI – начале XVII вв. - страница 28
Остается неизвестным, приходили ли в Москву уже после наступления «бескоролевья» сообщения о предвыборных обещаниях Габсбургов, их внешнеполитических планах. Правда, официальных контактов между русским и австрийским дворами до весны 1573 г. не было, но подобные информации могли доставить в Москву ориентирующиеся на победу Габсбургов магнаты. В этой связи представляется не случайным, что лица, снабжавшие сведениями Г. Ф. Мещерского, явно преувеличили степень участия Австрии в антитурецкой борьбе: в годы войны за Кипр (1570–1571 гг.) австрийские Габсбурги, как известно, сохраняли мир с Турцией. Очевидно, в Речи Посполитой имелись определенные круги, заинтересованные в том, чтобы убедить Ивана IV и его советников, хотя бы и в противоречии с действительностью, в наличии (открытого конфликта между державой австрийских Габсбургов и Турцией. Действия этих кругов могли продолжаться и позднее, что сделало бы понятнее и позицию русского правительства на переговорах[167]. Отсутствие источников не позволяет пойти далее этих самых общих предположений. В заключение остается констатировать, что в начале 1573 г. русское правительство придерживалось уже ранее сформулированной им программы урегулирования отношений между Россией и Речью Посполитой на основе приемлемого для русского правительства размежевания сфер в Прибалтике и заключения антитурецкого союза. Эту программу оно рассчитывало реализовать в сотрудничестве с Габсбургами как активными противниками турок, заинтересованными в создании широкой антитурецкой коалиции.
Этими двумя вариантами (династическая уния или антитурецкий союз с проавстрийской Речью Посполитой) на переговорах с М. Гарабурдой дело не ограничилось… В царском «ответе» был сформулирован еще один вариант возможного соглашения: династическая уния между Россией и Великим княжеством Литовским с одновременным разрывом последним Люблинской унии. Хотя во время первой встречи царя с М. Гарабурдой этот вариант в беседе не фигурировал и литовский посланник не выдвигал никаких предложений в этом плане, в ходе второй беседы Иван IV счел нужным дважды заявить, что если бы. Великое княжество «захотело нашего панования одно, без Короны Польской», то с его стороны это не встретило бы никаких возражений[168]. 3 марта 1573 г., отпуская М. Гарабурду из Москвы, В. И. Умной-Колычев и А. Я. Щелкалов еще раз напомнили посланнику об этом[169]. Таким образом, отвергнув подобный вариант решения вопроса в октябре 1572 г., русское правительство в начале 1573 г. само стало настойчиво предлагать его литовским политикам. Что же послужило поводом для такой смены курса? За отсутствием материалов и здесь приходится ограничиться предположениями. Так, обращают на себя внимание обещания царя, если его «вынесут» на великокняжеский литовский стол, вернуть Великому княжеству украинские земли, отошедшие к Короне после Люблинской унии[170]. Поскольку условия унии в этом случае, по представлениям Ивана IV, должны были остаться такими же, как при заключении унии между Россией и Речью Посполитой (т. е. какие-либо дополнительные уступки литовским магнатам в этом плане не предусматривались), то ясно, что именно перспектива возвращения утраченных земель должна была склонить Великое княжество к принятию русского проекта. Представляется не случайным, что русское правительство выдвинуло свое предложение именно в то время, когда резко обострились отношения между Короной и Литвой по вопросу о государственно-правовой принадлежности Киевского, Брацлавского, Волынского воеводств и Подляшья. Уже на Кнышинском съезде в августе 1572 г. представители Великого княжества заявили, что на элекционном сейме Литва будет добиваться общего пересмотра условий унии и прежде всего возвращения отнятых у нее земель[171]. На съездах в начале декабря 1572 г. в Мстибогове
