Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI – начале XVII вв. - страница 117

, что должно было затруднить процедуру оформления этих пожалований и одновременно поставить возможную деятельность нового царя под контроль русских политиков. В московском договоре подобной оговорки не встречается. Однако в дополнительных «кондициях» и наказе, отправленным под Смоленск послам, предусматривалось, что Королевич Может ехать в Москву лишь «с немногими людьми»[929]. Эти люди, как разъяснялось далее, не должны получать поместий «блиско Литовского рубежа», так как «почают в них на рубеже завладенья земле к Литовской земле»[930]. Понятно, что в таких условиях о согласии русской стороны на шляхетскую колонизацию на землях Русского государства не могло быть и речи. Единственной уступкой, на которую русские власти соглашались, было допущение на царскую службу небольшого числа панов и шляхтичей, деятельность которых протекала бы под бдительным контролем русских властей. Показательны также отсутствие в обоих договорах постановлений о свободе контактов между подданными обоих государств и весьма жесткая позиция, занятая русской стороной по отношению к попыткам пропаганды на территории России какой-либо иной религии, кроме православной. Наказ «великим послам» и «кондиции» прямо устанавливали, что тех из русских людей, которые «похотят малоумием своим» перейти в католичество, следует «казнити смертию», а их имущество конфисковывать[931]. В соответствии с этой линией миссионерам других вероисповеданий запрещался въезд на русскую территорию[932] и определялось, что «всяких иных вер молебных храмов в Московском государстве… нигде не ставити»[933]. Наконец, и августовский договор, и «кондиции» предусматривали, что польско-литовское правительство снимет осаду со Смоленска и выведет свои войска из всех оккупированных в 1609–1610 гг. западных русских городов[934].

Подводя итоги, следует констатировать, что «соединение» между Россией и Речью Посполитой в представлении той части социальных верхов русского общества, которая пошла на переговоры с польско-литовским правительством, представляло собой обычный военно-политический союз между государствами, не дававший никаких возможностей ни для феодальной колонизации русской территории, ни для распространения католической религии. По своему содержанию этот союз мало чем отличался от того соглашения, которое предлагало в 1600 г. польско-литовским послам правительство Бориса Годунова. И все это при условии полного и немедленного прекращения интервенции, обращения польско-литовских войск исключительно на борьбу с казачеством и движением социальных низов.

Учитывая, что православная церковь, значительная часть русского дворянства и горожан относились враждебно вообще ко всякой идее соглашения с Речью Посполитой, можно сделать вывод, что в России не оказалось ни одной социальной группировки, серьезно заинтересованной в достижении тех целей, которых пытался добиться в России господствующий класс Речи Посполитой. Поэтому его политику ждал неизбежный провал.

Члены боярской думы, руководившие переговорами с русской стороны, вероятно, в какой-то мере понимали, сколь мало их условия могут удовлетворять устремлениям польско-литовского дворянства. Но, по-видимому, исходя из привычных им представлений об огромной власти монарха, они полагали, что решающим будет мнение Сигизмунда III, который должен быть заинтересован в том, чтобы польский трон достался его сыну, и ради этого добьется принятия русских условий. В таком допущении заключался определенный просчет организаторов «великого посольства». Во-первых, Сигизмунд III не обладал достаточной властью, чтобы проводить политику, не. совпадающую с интересами главных группировок польско-литовского дворянства; во-вторых, именно король и его двор были сторонниками осуществления восточной экспансии в ее наиболее крайних формах и с их стороны русские условия должны были встретить наиболее сильный отпор.

Как и следовало ожидать, ознакомление с августовским договором и приложенными к нему «кондициями» вызвало глубокое недовольство собравшихся в лагере под Смоленском польско-литовских сенаторов. По каким направлениям развертывалась критика русских условий, позволяет установить сочинение «Дать или не дать королевич Владислава на государство московское», которое написал один из наиболее выдающихся польских политиков того времени Криштоф Збаражский, староста Кремецецкий. В своей брошюре он отмечал, что невозможно послать в Москву 14-летнего принца одного, так как в этих условиях королевич неизбежно попадет под руководство московских бояр, в то время как необходимо, чтобы Владислав сам подчинил их своему влиянию. Лишь присутствие при нем крупных контингентов польских войск позволило бы ему занять самостоятельную позицию по отношению к боярам. Однако русские условия предусматривают вывод этих войск из России, а имеющийся в них пункт о запрете давать полякам земли в пограничье ясно говорит о том, что русские не намерены допускать польско-литовских феодалов на свою территорию