— Шесть пятьдесят в час.
Мистер Элиху сказал, что это его устраивает. Он явно хотел пообщаться еще, но она не стала поддерживать беседу. Записала его имя и адрес и сказала, что, скорее всего, найдет кого-нибудь на послезавтра. Он поблагодарил ее за участие.
Это было в среду. Натурщица пришла в пятницу утром. В четверг вечером она позвонила, и они договорились, во сколько ей приходить. Она позвонила в дверь в самом начале десятого, и мистер Элиху тотчас пошел открывать. Седой мужчина лет семидесяти, он жил в кирпичном доме неподалеку от Девятой авеню; от того, что ему предстояло рисовать эту молодую натурщицу, он очень волновался.
Натурщица оказалась неказистой женщиной лет двадцати семи или около того, и старый художник решил, что лучше всего у нее глаза. В этот ясный весенний день она пришла в синем дождевике. Старому художнику ее лицо понравилось, но говорить об этом он не стал. Она едва на него взглянула и уверенно прошла в комнату.
— Добрый день, — сказал он.
Она ответила:
— Добрый день.
— Похоже, весна началась, — сказал старик. — Листва распускается.
— Где мне переодеться? — спросила натурщица.
Мистер Элиху спросил, как ее зовут, и она ответила:
— Мисс Перри.
— Вы можете переодеться в ванной, мисс Перри, или, если пожелаете, в моей комнате — дальше по коридору, в ней никого нет, пожалуйста, переодевайтесь. Там теплее, чем в ванной.
Натурщица сказала, что ей все равно, но переоденется, она, пожалуй, в ванной.
— Как пожелаете, — кивнул старик.
— А ваша жена здесь? — спросила она, заглянув в комнату.
— Я вдовец.
Он рассказал, что у него была и дочь, но она погибла в катастрофе.
Натурщица сказала, что сочувствует ему.
— Я переоденусь и буду готова через пару минут.
— Никакой спешки нет, — сказал мистер Элиху, радуясь тому, что сейчас будет ее писать.
Мисс Перри зашла в ванную, разделась и быстро вернулась. Она скинула махровый халат. Шея и плечи у нее были изящные, красивых линий. Она спросила старика, сколько времени ей позировать. Он стоял у крашеного кухонного стола — он заранее внес его в гостиную, придвинул к огромному окну. На столешницу он выдавил краску из двух маленьких тюбиков и теперь смешивал ее. Еще три тюбика лежали нетронутые. Натурщица сделала последнюю затяжку и потушила сигарету о жестяную крышечку из-под кофе, валявшуюся на кухонном столе.
— Вы не будете возражать, если я иногда буду покуривать?
— Возражать не буду, если курить вы будете в перерывах.
— Я это и имела в виду.
Она наблюдала за тем, как он неторопливо смешивает краски.
Мистер Элиху не стал тут же рассматривать ее обнаженное тело, а попросил ее сесть в кресло у окна. Окно выходило во двор, где рос китайский ясень, листья на котором только что распустились.
— Вы как хотите, чтобы я села? Положить ногу на ногу или нет?
— Как вам больше нравится. Мне безразлично. Как вам удобнее.
Натурщицу это, похоже, удивило, она села в желтое кресло у окна и закинула ногу на ногу. Фигура у нее была хорошая.
— Так подойдет?
Мистер Элиху кивнул.
— Замечательно, — сказала он. — Просто замечательно.
Он окунул кисть в краску, которую смешал на столе, и, взглянув на обнаженное тело модели, приступил к работе. Он бросал на нее взгляд и быстро отводил глаза, будто боялся ее оскорбить. Но вид у него был сосредоточенный. Писал он небрежно, время от времени окидывая взглядом натурщицу. Смотрел он нечасто. А она словно не замечала его присутствия. Один раз она повернулась, чтобы рассмотреть ясень, и он несколько мгновений следил за ней, хотел понять, что она увидела в этом дереве.
Затем она стала с интересом наблюдать за художником. Он подумал, что, наверное, что-то делает не так. Прошло около часа, и она вскочила с кресла.
— Устали? — спросил он.
— Не в этом дело, но скажите Б-га ради, что вы делаете? Честно говоря, по-моему, вы вообще не художник.
Она его изумила. Он поспешно набросил на холст полотенце.
Прошло несколько долгих секунд, и мистер Элиху, шумно дыша, облизнул пересохшие губы и сказал, что и не считает себя художником. Сказал, что он объяснил это и той женщине из художественной школы, с которой говорил по телефону.
