— Тебе понравилась эта женщина? — спросила она меня.
— Мы осквернили святое чувство, Аруса, — с горечью ответил я.
— Ты безбожник, Кандиль, — раздраженно сказала она, — Но в этом нет моей вины.
Потом она подошла ко мне и улыбнулась:
— Я все еще люблю тебя, ты мой единственный мужчина.
Я признался ей, что и моя любовь не стала меньше и что страх разлуки только воспламеняет ее. Аруса стала моим счастьем и моим горем.
Лето сжигало меня. Это был сущий ад, зелень сгорела, и скот питался заготовленным сеном. Подошла осень, и палящая жара спала. Время от времени моросил мелкий дождь. Затем наступила зима с ее мягкой умеренной погодой и обильными осадками. Земля воспрянула, скот оживился, но нагие так и остались нагими. Аруса родила первенца, которому дали имя Рам бен Аруса — Рам, сын Арусы, как будто он был только ее ребенком, а я не имел к нему никакого отношения. Ее отец говорил мне:
— Уже второй год пошел, а она все еще любит тебя. Ты волшебник, чужестранец?!
Появились признаки новой беременности. На свет появился Ам бен Аруса, через год за ним последовал Лям бен Аруса. Она забеременела и в четвертый раз, и наши с ней необыкновенные отношения стали известны всем. Поговаривали, что я удерживаю ее силой магии, которой научился в стране ислама.
Сам того не сознавая, я стал воспитывать Рама согласно принципам ислама. Он рос более сильным и быстрым, чем его сверстники. Благодаря заботе и хорошему питанию Рам становился таким, какими должны были быть дети Машрика, если бы не гнет и рабство. Передавая ему учение ислама, я старался искупить мое вынужденное пренебрежение собственной верой из уважения к стране, приютившей меня. Однако Аруса не скрывала своего возмущения:
— Ты растишь его в безбожии и готовишь ему ужасное существование в собственной стране.
— Я спасаю его душу, — мягко ответил я. — В один прекрасный день мечтаю спасти и твою.
Она была неумолима:
— Я тебе этого никогда не позволю.
Аруса оказалась настолько непреклонной и упрямой, что я начал опасаться за нашу любовь. Она поделилась с отцом своими переживаниями, когда мы были у него в гостях. Это напугало его, и он закричал на меня:
— Держись подальше от нашего ребенка, чужак!
Как мы ни старались все скрыть, мне показалось, что новость все-таки просочилась сквозь стены дома. Когда я появлялся на улице, на меня устремлялись злобные взгляды. Беспокойство преследовало меня, и я признался себе, что дом трещит по швам.
Интуиция не подвела. Как-то раз ко мне в комнату зашел Фам и отвел в свою, где ждал пришедший за мной офицер полиции.
— Ты Кандиль Мухаммед аль-Инаби? — спросил он меня.
Я ответил, сглотнув:
— Да.
Он сухо произнес:
— Установлено, что ты пытаешься воспитать старшего сына безбожником.
— Как это было установлено? — поинтересовался я.
— Мы уж знаем как. Слушай и не препирайся. Господин подписал указ разлучить тебя с твоей подругой и ее детьми и с первым караваном выслать тебя из Машрика.
Его слова привели меня в ужас, а он грубо продолжал:
— Я пришел не для того, чтобы спорить. Ты будешь задержан до тех пор, пока женщина со своими детьми не отправится к отцу. Будешь заключен под стражу, пока не уйдешь с караваном.
Я обратился с мольбой:
— Разреши мне проститься с ними.
— Ты еще должен быть благодарен, что отделался мягким наказанием, — отрезал он.
Час спустя я вернулся к себе в комнату, ставшую мне тюрьмой, в которой уже не было ни жены с детьми, ни любви с надеждой. Горе поселилось в моей душе, и жизнь сорвала пелену мечты и иллюзий. Фам подошел, сочувственно взглянул на меня и сказал:
— Терпи, как подобает путешественнику!
— Мое горе слишком велико, Фам! — ответил я дрожащим голосом.
Он всмотрелся мне в лицо и потом сказал:
— Дай волю слезам. И мужчины, бывает, плачут.
Едва сдерживая слезы, я ответил:
— Из жизни ушла радость.
— Жизнь идет вперед, она принесет утешение.
Он похлопал меня по плечу.
— Теперь ты будешь знать, что путешественнику не стоит искать постоянных отношений.
Караван шел в предрассветной мгле, предвещавшей хороший день. Сердце звало меня назад, и от горя я захлебывался слезами. Над нами толпились звезды, они смотрели на нас, а мы — на них, и печаль отступала. Я подумал, что эти звезды ближе ко мне, чем Аруса с сыновьями. Почти пять лет прошло с тех пор, как я покинул Родину, разочарованный изменой матери, предательством любимой и вероломством Султана. И вот я снова стал путешественником, увлеченным новыми странами и своими дневниками. Но что же сердце, рассудок? Караван продолжал свой путь, груженный деньгами и надеждами. А кто же будет нести груз печали? Тьма рассеивается, становится светлее, и появляется безграничная, как космос, пустыня. Интересно, что обо мне говорят дома, и почему мне не довелось встретить еще раз аль-Кани бен Хамдиса? Я решил: самое лучшее, чем может заняться путешествующий, — наблюдать, слушать, записывать и не попадать в неприятные ситуации. Чтобы в мечтах была только страна Габаль. И чтобы добыть эликсир, который залечит раны Родины.
