– Вот, – потряс черным жезлом Скриб. – Выточен из мангрового дерева. Пропитан солью. Раскаленной спицей мастер выжег отверстие в заготовке. Затем выварил ее в масле, стянув перед этим кожей. Вставил внутрь уже серебряную спицу, которая не требует натяжки, и залил отверстие расплавленным янтарем. После этого нанес защитный узор охрой и покрыл все это черным лаком. До сего дня я считал этот жезл лучшим из тех, что мне попадались в руки. Лучшим из действующих. Он ведь еще и был сделан в виде игрушки.
Скриб потряс жезлом и читальный зал наполнился мелодичным стуком деревянных шаров.
– Очень много лет назад, когда на свете еще не было даже ваших прадедушек и прабабушек, маленький Скриб лежал в кроватке и забавлялся этой игрушкой, – вздохнул старик.
Тис не сдержал улыбки и тут же поймал улыбки на лицах обернувшихся к нему и Джору девчонок.
– А вот это жезл… – старик взял в руки сломанную палочку, – когда-то был еще лучше. Во много раз. Мастер не просто делал его. Он выращивал магический атрибут. Рассекал прямую яблоневую ветвь, рассекал прямо на дереве. Вставлял в нее косицу, сплетенную из серебра и мягкой бронзы. Не туго сплетенную. И тщательно зажимал рану на дереве. Лечил яблоню. И не трогал потом ее долгие годы. А ведь хорошая яблоня плодоносит до тридцати лет. Но и потом, срезая ветвь, не губил дерево. Заливал срез варом. Но главное заключалось в том, что он вырезал из полученной ветви жезл, подобных которому не мог сделать больше никто. Волокна древесины сливались с начинкой, прорастали через нее, натягивали. Когда этот жезл был целым, он звенел и от силы, и от начинки. Он сломался не от времени. Однажды он спас жизнь подросшему Скрибу, который попал в жуткую переделку. Отдал всю силу в одну секунду и не выдержал. Сломался. Как будто был не жезлом, а настоящим воином. И я его храню с тех пор. Вещицу, на изготовление которой была потрачена четверть века. Для многих – целая жизнь. Но вот что я должен вам сказать, дорогие мои.
Скриб убрал жезлы в карман.
– Те жезлы, что у вас на столах, лучше этого удивительно жезла, что спас мне жизнь. В десять раз лучше. Может быть в сто или даже в тысячу. Кто их сделал? Неужели ты, Джор?
Весь поток повернулся к Джору, который был готов провалиться сквозь землю. И, сдвигая стол, мальчишка поднялся и пробурчал чуть слышно:
– Я же не один делал. Мне вот Тис помогал. Подсказывал. С рисунком, с заклинанием. Ориант дал деревяшки. Габ и Уинер помогли их обработать и просверлить. Тинга – из младших – рисовала узоры. А я только подбирал каждому дерево и начинку в тон, собирал все и… сращивал. У меня способность… к деревяшкам. Так особо ничего, а к деревяшкам – да.
– Святые боги… – покачал головой Скриб. – Кажется, сегодня первый день, когда я и в самом деле готов поверить, что из этой безумной затеи с Приютом Окаянных что-то получится. Что я могу сделать для тебя, парень? Надеюсь, ты понимаешь, что у тебя зачет по всем моим наставлениям до конца твоего обучения в Стеблях?
– Я очень благодарен вам, – склонил голову и пробормотал срывающимся голосом Джор. – Но можно я все равно буду приходить на ваши занятия и сдавать все зачеты? Ну, чтобы не облениться. И не могли вы мне дать на время тот сломанный жезл? Вдруг мне удастся его починить?
– Его дерево умерло… – ответил Скриб.
– Но ведь если я его оживлю, это же не будет считаться темной магией? – забеспокоился Джор.
– Не будет, – задумался Скриб, медленно подошел к столу Джора и Тиса и положил на столешницу сломанный жезл. – Но у тебя ничего не получится. Хотя я и буду за тебя болеть. И, может быть, поверю в чудо.
– Тогда я просто его верну, – пожал плечами Джор. – Если ничего не получится.
На том занятии Скриб словно скинул с плеч лет пятьдесят. Он внимательно осмотрел все сделанные Джором жезлы, записал имя удивительной мастерицы Тинги, пообещав ей такое же благоприятствование, как и самому Джору, а в конце занятия принес целую вазу деревянных кубиков, шаров и прочих поделок, каждая размером с ноготь большого пальца, выкрашенных в черный или серый цвет и снаряженных вставленным в древесину оловянным ушком-усиком. До самого конца занятия Скриб добродушно рассказывал об этих чудесных, как он сказал, «пищалках». По сути, это были те же предметы силы, но роль они играли совсем другую.
