— Я обо всех думаю плохо, — как-то признался он ей. — Такой уж стал. Мне не хотелось бы думать так же и о тебе!
Вскоре зима полностью вступила в свои права и погода окончательно испортилась. Вечерами Иса был вынужден сидеть дома. Нередко, уединившись, он погружался в чтение, иногда же они вместе слушали радио или болтали о разных пустяках. Часто ему казалось, что Рири — это символ его новой жизни, того дна, на которое он ныне опустился. В такие минуты он ненавидел ее и всячески старался уязвить. Ее полное округлое лицо искажала гримаса с трудом сдерживаемого гнева. Казалось, она вот-вот бросится на своего обидчика — так научила ее улица. Впрочем, Рири пыталась не проявлять своих чувств. Только дрожащие губы и гневный взгляд выдавали ее, говоря о внутренней борьбе.
Рири была неграмотной. Ее единственным увлечением было кино. Она помнила имена всех кинозвезд, знала массу песен из кинофильмов, собирала открытки с портретами любимых артистов и часами могла говорить о них.
— Ты не находишь, — спрашивала она, — что я создана для кино?
Иса, пораженный ее тщеславием, отвечал, что ничего в этом не смыслит.
Рири знала тысячи всяких историй о кинозвездах. Откуда только ей все это известно? Она искренне верила, что достойна света юпитеров — все дело в случае, ни больше ни меньше.
— Тебе надо было бы поселиться не у меня, а у какого-нибудь продюсера или кинорежиссера, — подтрунивал над ней Иса.
… Длинны ночи зимой. В эти ночи он часто не ложился до рассвета. Рири научила его азартным играм в карты. Играли они на деньги, и ей даже удавалось выигрывать у него. Это были единственные деньги, которые она получала от Исы, но они недолго задерживались у нее в кармане.
Однажды Исе пришло в голову поговорить с ней о политике. Он поинтересовался, что она знает о происходящих событиях, попросил назвать имена государственных деятелей. Рири только пожимала плечами.
Подумать только! Есть же люди, которым нет дела до политики! Политика, которая сначала возвеличила его, а потом отбросила в сторону, словно выжатый лимон…
— Что ты знаешь о конституции? — спросил он с нескрываемой насмешкой.
Глаза ее не обнаружили ни малейших признаков понимания.
— Ну, а что ты думаешь о независимости Египта?
Ее взгляд по-прежнему ничего не выражал.
— Я имею в виду уход англичан, — попробовал разъяснить Иса.
— Пусть уходят, если тебе так хочется, хотя мне кажется, что кое-кому и при них не так уж плохо. Моя хозяйка, например, недавно открыла кафе.
«Что ей до независимости? — подумал Иса. — Ведь для нее все это пустой звук».
С открытым сердцем и удивительной легкостью она рассказывала о своем прошлом:
— У меня есть мать, старая тетка и сестры. Со стороны отца еще есть дядя. Ему почти девяносто — единственный мужчина в нашем доме…
В детстве она была очень живая — сущий дьяволенок. Ей исполнилось десять лет, когда умер отец. Мать оказалась не в силах ни воспитать, ни даже подчинить ее себе. Не смогла она и отвадить ее от мужчин. Побои и уговоры были бесполезны.
— Полюбила я одного парня. А мне еще не было тогда тринадцати. Вскоре вся деревня заговорила о нас… Ну и случилось, что обычно случается… Мать сначала ударила меня, затем в отчаянии долго била себя по щекам, пока замертво не упала на землю…
Рири сбежала к своему парню в Александрию, куда тот уехал учиться, но через несколько месяцев он бросил ее, и она осталась совершенно одна в большом незнакомом городе. Тогда и началась вся эта жизнь.
— Ты ведь еще совсем юная, — усмехнулся Иса, — а уже такая плутовка.
Она хвастливо продолжала:
— Потом один старый господин взял меня в служанки. Но это было только для вида: просто я ему понравилась. У него была старая больная жена, которая много лет не вставала с постели.
— Ты не очень-то сумела воспользоваться этим случаем — не то что хозяйка кафе, а?!
— Ведь мне ничего не надо. Я ищу только покровителя, — наивно ответила она.
Иса громко рассмеялся, поймав себя на мысли, что оказывается есть на земле люди, еще более несчастные, чем он.
— Чего ты ждешь от будущего?
Брови ее поползли вверх.
— Аллах велик!
— А ты, однако, верующая!
