Рири отрицательно замахала руками:
— Нет, что ты, не нужно. Скоро пройдет. Маленькое недомогание… из-за сырости.
Но при этом на ее глаза навертывались слезы и она казалась совсем маленькой неискушенной девочкой. Ису охватывал непонятный страх.
— Да, да, ты права, у тебя, наверное, действительно недомогание от плохой погоды…
Однажды Рири в отчаянии закрыла глаза и показала на свой живот, не произнося ни слова.
Сердце Исы бешено заколотилось. Такое с ним случалось только в моменты приближения серьезной опасности. О! Теперь ему стала понятна ее коварная игра!
— Ах ты, змея! Хороша же твоя награда за то, что я приютил тебя?! Нечего сказать!
— Но откуда я могла знать раньше?! — всхлипывала Рири.
— Прикидываешься наивной, дьявольское отродье!
— Все случилось, несмотря на предосторожности.
— Врешь, врешь, лгунья… и даже если это так, то почему ты сразу не сказала мне?
— Боялась! Боялась я…
— Боялась? Да ты сама кого угодно запугаешь! Чего же ты ждешь?! Когда будешь что-нибудь делать?!
Она разрыдалась, и сквозь всхлипывания Иса услышал:
— Я не могу забыть одной своей подруги. Она умерла, когда сделала это…
— Так что же? — Иса задыхался от гнева. — Так что же? Ну, говори, что ты там еще задумала. — Угрожающе размахивая руками, он закричал: — Я не хочу, ты слышишь, не хочу тебя больше видеть… Убирайся сейчас же… и не вздумай возвращаться!..
— Не гони меня, прошу, ты же не такой плохой, — умоляла она.
Но Иса вне себя от гнева, с каким-то отчаянным упрямством повторял:
— Да, да… я понял тебя и не хочу больше видеть… уходи… уходи прочь!
Теперь Иса возвращался домой под самое утро. Мучительный страх точил душу: сделает ли Рири тот шаг, вслед за которым публичный скандал окажется неминуем?.. Неужели ему придется пережить позор и унижение, представ перед прокурором? А как ославит его пресса. Какой это будет подходящий случай, чтобы лишний раз развенчать, очернить всех его друзей по партии.
Беспокойство и тревога не оставляли его ни на минуту. Но дни шли за днями, и ни одно из его опасений не оправдывалось. Рири даже не давала о себе знать. Казалось, ему ничто уже не угрожает. Но он так и не мог окончательно успокоиться. К тому же одиночество начинало угнетать его, с каждым днем становясь все более невыносимым. Иногда неудержимо хотелось убежать куда-нибудь далеко-далеко, подальше от людей, в горы, покрытые зелеными пастбищами, где можно жить, не ведая мирских забот. Иса был убежден, что по многим причинам ему следует вернуться в Каир, однако что-то удерживало его в Александрии. Ему нравилась ее центральная площадь, заполненная народом, где женщины словно состязаются в красоте и изяществе, стараясь перещеголять друг друга модными нарядами. Каждый трамвай привозит буквально толпы красавиц. Постукивание их каблучков гармонично вливается в поток звуков, наполняющих улицы этого города. Вот какой-то полицейский офицер замер на месте, пожирая глазами идущих мимо обольстительниц. Иса встретился с ним глазами, офицер улыбнулся, а Иса поспешил ретироваться: беды не оберешься от этих полицейских чинов. За окном кафе «Чего изволите», выходящим на площадь, он нашел себе местечко. Наблюдая людской поток, непрерывно текущий мимо, Иса как бы сливался с ним, вновь чувствуя, что жизнь продолжается. Но мысли о прошлом, наполненном честолюбивыми надеждами, не давали покоя. Сидя за столиком кафе, он казался сам себе одним из тех обломков, которые ежедневно выбрасываются на берег морем и затем убираются, как ненужный хлам, мусорщиками муниципалитета. В прежние времена он редко позволял себе развлечение, а если и развлекался иногда, то без вкуса и настоящего удовольствия. И вот когда, казалось бы, для этого открылись все возможности, вдруг поднялся смерч и все смел. Теперь его жизнь наполнена мраком, над головой сгущаются тучи и люди кажутся призраками…
О, зимняя Александрия, переменчивая, как женщина! Снова разбушевалась непогода, нагрянула, как предвестник беды. Прохожие плотнее запахивают пальто, продавцы газет прикрывают свои киоски и лотки, а он, укрывшись за окном «Чего изволите», пьет чай — единственную усладу жизни.
