— Еще ложись! Еще!
Когда мальчишки играли в шинок, Симха-Бинем изображал известного в местечке горького пьяницу Рыбу, который колотит посуду и не хочет платить, а евреи-шинкари устраивают ему за это взбучку.
— Плати, пьяница! — кричат ребята. — Заплачь![41]
Но «пьяница» только мотает головой.
— Чтоб тебя холера взяла! — хохочут мальчишки.
— Ну и п-п-пусть! — отвечает «пьяный» Симха-Бинем.
— Чтоб у тебя кишки повылазили!
— Ну и п-п-пусть!
— Плати давай!
— Не буду…
— Ах, так? — кричат мальчишки. — Бей его!
Они бросаются на Симху-Бинема, молотят его кулаками, царапают, щиплют, пинают, но он молчит, он же «пьяный». Лишь иногда, если бьют слишком сильно, оттолкнет кого-нибудь. Мальчишки злятся.
— Эй! — кричит сын служки, чернявый и длинноносый Мойшл, недовольно кривя тонкие, ярко-красные губы. — Пьяный отвечать не должен!
И Симха-Бинем терпит, пока из носа или разбитой губы не побежит кровь.
— Ладно, хватит! — решают мальчишки. — Заплатил пропойца, вон юшка течет…
Когда играют в лошадки, Симха-Бинем — жеребец. Никто не может так долго бегать и прыгать через колоды и канавы, как Симха-Бинем. Если он начинает брыкаться, на него надевают уздечку из проволоки и поводья. Проволока царапает кожу, врезается в губы. Больно, но он терпит.
— И-го-го! — ржет Симха-Бинем и бьет ногой о землю. — Ф-р-р!
А на войне между иудеями и амаликитянами[42] Симхе-Бинему и вовсе нет равных.
Вечером, по дороге из хедера, ученики встречаются с польскими ребятами. Те возвращаются от ксендза, который учит их пению. И начинается война — война между иудеями и амаликитянами.
Склад, где хранят доски, это крепость. Там не очень чисто, вернее, прямо сказать, оттуда воняет за версту: мужики из окрестных деревень по утрам заходят туда справить нужду. Но у мальчишек это крепость Иерихон, и они сражаются за нее не на жизнь, а на смерть. Наберут камней, осколков стекла, комков засохшей грязи и даже навоза и швыряют друг в друга, пока у одной из сторон не кончатся боеприпасы. Тогда победители преследуют побежденных до самого рынка и занимают Иерихон.
Симха-Бинем сражается как лев. Бросается на амаликитян, не обращая внимания на град камней, и бьет куда ни попадя. Мальчишки, зараженные его храбростью, тоже кидаются на врага и орут во всю глотку:
— Самсон, поддай им! Бей в зубы! Вперед, Самсон!
Хотя реб Юкев в хедере давно всю свою палку поломал об их спины, они никак не могут запомнить, что откуда, и валят все в одну кучу: амаликитян, Самсона, Иерихон.
— Самсон, бей их! — кричат они Симхе-Бинему.
А «Самсон» молотит руками, ногами и, главное, головой, твердой, белобрысой головой, которой он колет грецкие орехи.
Неприятель бежит, и мальчишки с гордостью кричат ему вслед:
— Что, получил, Амалик? Да забудется имя твое!
Другие запевают песенку:
Бог у гоев — истукан,
Мертвый глиняный болван,
Ноги есть, да не идут,
Девки под руки ведут…
Самсон весь в крови. Костяшки разбиты, глаз заплыл, пуговицы и лацканы оторваны, но ему все равно.
— Здорово я им п-поддал! — говорит он, шепелявя и заикаясь.
Поднимает с земли закопченное треснувшее стекло от керосиновой лампы, подносит к разбитым губам и трубит в него победную мелодию:
— Та-ра-ра-рам! Тарам!
А иудейское войско шагает за Самсоном и распевает:
— «Оширо» — «пойте», «л-Адойной» — «Богу», «ки» — «ибо», «гоой гоо» — «высоко вознесся Он»! «Сус» — «коня», «веройхвой» — «и всадника его», «ромо» — «опрокинул Он», «вайом» — «в море»![43]
И не беда, что носы распухли, по щекам размазаны грязь и слезы, а рубашки вылезли из разорванных штанов.
Но когда из леса приезжает отец, реб Дувидл, Симхе-Бинему приходится худо.
Дувидл редко бывает дома. Он все время в лесу со своим тестем реб Шией.
Сначала тесть не хотел брать его с собой в лес.
— Не для тебя это, Дувидл, — объяснял он. — Летом жара, зимой холод. Миньяна нет, ни одного еврея. В шинке тебе лучше будет, вино — товар благородный.
Дувидл послушался, но продержался в шинке недолго.
Как только он переступил порог, гои стали над ним смеяться.
— Ого! — сказал один, едва увидев Дувидла. — Черный, волосатый, точно крот!
Так это прозвище за ним и осталось.
