Он не понимал, как она может так весело усмехаться.
— Ну, если вам приятно так думать — сделайте милость. Здесь у нас приятного мало, развлечься особенно нечем. Плавание, рыбная ловля, катанке на лодке, прогулки — ну и чтение: я люблю приключенческие книги, и у меня их полно, есть и терранские. Вот как будто и все. Я — единственный человек, постоянно живущий на Сент-Ли. Но мое дело и мои обязанности офицера гражданской обороны постоянно вынуждают меня отлучаться.
— Ничего, продержусь.
— Какое-то время да. Настоящие ифриане не питают к вам вражды. Для них война — нечто безличное, вроде голода, когда надо кого-то убить, чтобы накормить детей; но ведь при этом к жертве не испытываешь ненависти. Разговорчивыми их не назовешь, но если вы играете в шахматы, то несколько партнеров себе найдете. — Табита убавила и закрепила грот. — На Авалоне нет массовой продукции развлечений, какая, я слышала, есть в Империи. На экране вы не увидите почти ничего, кроме новостей, усыпительно серьезных образовательных программ и классических пьес, которые вам, вероятно, ничего не скажут. Так что… когда соскучитесь, скажите мне, и я устрою вас в городе — в Грее или Кентаври.
— Не думаю, что я соскучусь, — сказал он мягко. И честно добавил, глядя вдаль: —Я даже чувствую себя виноватым за то, что не так уж страдаю и даже радуюсь своему фантастическому везению.
— Ха! — ухмыльнулась она. — Когда-нибудь я объясню вам, в чем именно вам повезло. Вы оказались на неосвоенном острове, дорогой мой — это старый Авалон с множеством образчиков вредной флоры и фауны.
— Разве нужно вооруженному человеку, который держится начеку, опасаться здешних животных?
— Ну, спатодонта вы, конечно, успели бы застрелить, пока он вас не загрыз, хотя рептилоида не так легко убить. Однако я не поставила бы на вас против стаи ликоящеров; а если бы по вашим брюкам полезли каккелаки… — Табита скривилась. — Все они, правда, водятся в тропиках и на материке. Здесь у вас возникли бы хлопоты с растениями, которые имеются повсюду. Вы могли, скажем, задеть ветви дерева-хирурга, проходя мимо. И как раз за теми холмами, где мы вас нашли, я заметила уйму адских кустов. Только ифриане могли бы выжить, вдохнув их испарения.
— Брр! Какой это неисправимый романтик дал планете такое имя?[7]
— Внучка Дэвида Фолкейна, когда он решил поселиться здесь, — ответила она, снова обретя серьезность. — И оба они были правы. Задача состояла как раз в том, чтобы дать туземной среде шанс выжить. Возьмем кентавров, из-за которых и не заселяют Экваторию — они делают из кости и камня нечто вроде орудий и могут этак через миллион лет стать разумными существами. Кстати, на их охране настояла именно Ифри, охотница Ифри, а не люди-пионеры. Посмотрите-ка вокруг. Это наш мир. Нашим он и останется.
«Нет, — подумал он, и день померк для него, — ты ошибаешься, Табита-Грилл. Мой адмирал будет колошматить твоих ифриан до тех пор, пока они не уступят и не отдадут вас моему императору».
Одна огненная неделя сменяла другую, и терранская армада продвигалась вперед.
Кахаль понимал, что его кампания, несмотря на неудачное начало, войдет в учебники. Именно благодаря решению, которое он принял относительно Авалона. Теперь каждый дурак мог бы разбить врага наголову с такой силой, как у него. Как и предполагалось, ни одна колониальная система даже отдаленно не могла сравниться по вооруженности с тем, что он встретил в лаурийской. Тамошние жители довольно умело использовали то, чем владели, но победить не имели никакой возможности.
Итак, любой мясник, не жалея ни жизни, ни кораблей, разнес бы врага в пух и прах за пару месяцев. Данные разведки и собственное мнение Кахаля говорили о том, что именно таких действий ожидает от него противник. Если бы адмирал действовал так, враг бы, в свою очередь, вел затяжные бои, посылал в Империю рейдеров, пытался втянуть в войну третью сторону, например Мерсейю — в общем, старался бы сделать войну настолько дорогой для Терры, чтобы она предпочла перемирие.
Кахаль сомневался, что такая стратегия оправдала бы себя даже в самых благоприятных для противника обстоятельствах. Он знал людей, заседавших в Политкомитете. Однако он полагал, что его долг перед обеими державами состоит в том, чтобы избежать войны на износ. Поэтому он решил не продвигаться шаг за шагом, закрепляя за собой каждую победу, а нанести решающий удар.
