— Я плачу над участью бедной Империи, но пусть Его Величество решает свои проблемы за счет кого-нибудь другого. И, как видите, терране больше не кидаются на Авалон.
— А им это не нужно. Если будет нужно, они вернутся — сильнее, чем были. — Викери набрал в грудь воздуха. — Признаю, ваша азартная игра оказалась выигрышной…
— Простите. Не игра, а помещение капиталами не мое, а наше.
— Но разве вам не ясно, что теперь мы можем использовать его только для заключения сделки? Мы можем добиться отличных условий — я имел дело с губернатором Саракоглу и знаю, что он строит нам почетный договор. Если рассудить здраво — что такого страшного в том, чтобы войти в Империю?
— Ну, для начала мы нарушили бы этим свою присягу Ифри. Извините, приятель. Честь не позволяет.
— Вы произносите устаревшие слова, а я говорю вам — задул ветер перемен.
— По мне, это тоже довольно избитая фраза. Ферун любил повторять еще более старую. Как это там? «Прекраснейший их час».
Табита Фолкейн отчалила от пристани и быстро потянула за два шкота, один за другим. Кливер и грот заскрипели, поймали ветер и туго надулись. Легкая открытая лодка накренилась так, что пена закипела у перил правого борта, и понеслась в море. За волнорезом она закачалась на волнах.
— Мы планируем! — воскликнул Филипп Рошфор.
— Да. У нее есть подводные крылья. Осторожно, не набейте шишку. — Она надела шлем. Рой повернулся, и лодка перешла на другой галс.
— И нет киля? А как же поперечное сопротивление?
Табита кивнула на изогнутые листы над каждым бортом, которые поворачивались согласно движению лопастей сверху.
— Вот — это ифрийское изобретение. Они больше знают о ветре, чем люди или людские компьютеры.
Рошфор залюбовался великолепным видом. Вплоть до самого горизонта катились валы, синие с лиловым и зеленым переливом, сверкающие под солнцем, причудливо украшенные пеной. Они плескались и шипели, набегая. С них слетала пыль, она оставляла соль на губах и подхлестывала кровь, касаясь голой кожи. Воздух был прохладный, но не холодный, и певуче-живой. За кормой с ошеломляющей скоростью таяли изумрудные холмы Сент-Ли.
Рошфор, однако, признался себе, что лучшая часть пейзажа — это высокая, загорелая девушка, что стояла у руля с трубкой в зубах, птицей вроде ястреба на плече, а ее выгоревшие волосы развевались по ветру. На ней был один только кильт, липший от ветра к бедрам, не считая, конечно, ножа и бластера.
— Сколько туда, вы говорите? — спросил он.
— Километров тридцать пять. Пара часов при нашей скорости. Мы можем остаться там до заката — назад пойдем, ориентируясь по звездам, так что у вас хватит времени насмотреться вдоволь.
— Вы так добры, донна, — осторожно сказал он.
— Нет, — засмеялась она, — я рада предлогу покататься немного. Особенно занимают меня острова водорослей-атлантида. Это целые экологические системы — порой они бывают больше, чем настоящие острова. А рыбачий разведчик сказал мне, что на краю того острова, к которому мы идем, пасется кракен. Надеюсь, мы его застанем. Редкое зрелище. Это мирное существо, но мы не будем рисковать и подходить слишком близко к такой громадине.
— Я говорю не только о нашей прогулке. Вы принимаете меня, военнопленного, словно гостя.
— Что тут такого? — она пожала плечами. — Мы не даем себе труда запирать своих немногих пленников. Все равно никуда не уйдут. — Она открыто посмотрела на него. — И потом, я хочу узнать вас поближе.
«Насколько близко?» — с екнувшим сердцем подумал он.
— А еще, — опечалилась она, — я стараюсь… как-то загладить то, что произошло. Вы должны понять, что Драун убил вашего друга не ради забавы. Драун бывает… горяч, тот схватился за оружие, а у нас все-таки война.
— Война будет не всегда, донна, — отважился улыбнуться он.
— Меня зовут Табита, Филипп — или Грилл, когда я говорю на планха. Вы, конечно, планха не знаете. Ну ничего. Я хотела бы, чтобы вы до возвращения домой убедились, что мы, ифриане, не чудовища.
— Мы, ифриане? — поднял он брови.
— А как же? Авалон входит в Сферу.
— Недолго еще он будет в нее входить. — И торопливо добавил: — Но до тех пор я сделаю все, чтобы доказать вам: терране тоже не чудовища.
