— Тебя действительно выгнали? — взволнованно спросил Хамдан.
— Открой дверь, Хамдан, — спокойно ответил Габаль. Тамархенна издала радостный крик и воскликнула:
— Твой отец был хорошим человеком, а мать — благородной женщиной!
Хаммуда расхохотался:
— Заступничество такой женщины, как Тамархенна, делает тебе честь, Габаль!
— Лучше вспомни свою мать и ее веселые ночки в султанских банях! — вспылила разгневанная Тамархенна и поспешила прикрыть окно, так что камень, брошенный Хаммудой, ударился о ставень снаружи. Это вызвало радостные возгласы сбежавшихся со всех сторон мальчишек. Наконец дверь открылась, и Габаль вошел в дом, где на него сразу пахнуло сыростью и затхлым воздухом. Хамданы встретили Габаля объятиями и добрыми словами, но встреча была нарушена криками, донесшимися из дальнего угла двора. Там происходила ссора. Обернувшись, Габаль увидел Даабаса и Каабильху, которые громко бранили друг друга. Он подошел к ним и, встав между ними, сказал:
— Вы тут ссоритесь, а они держат нас взаперти! Даабас, тяжело дыша, проговорил:
— Он украл у меня батат из кастрюли, стоявшей на окне!
— А ты видел, как я воровал? Как тебе не стыдно! — вопил в ответ Каабильха.
— Мы должны поддерживать друг друга, — вскричал разгневанный Габаль, — и тогда Аллах нас не оставит!
Но Даабас продолжал упорствовать:
— Мой батат в его брюхе, и он за это поплатится! Каабильха, надевая на голову свалившуюся в драке такию, божился:
— Клянусь Аллахом, я уже неделю не пробовал батата! Ты единственный вор среди нас!
Габаль вступился за Каабильху:
— Не суди, не имея доказательств, Даабас, не уподобляйся Заклату.
— Надо проучить вора, сына воровки, — не унимался Даабас.
— А сам–то ты кто? Сын торговки редисом! — не выдержав, вскричал Каабильха. Тут Даабас подпрыгнул и что было силы боднул Каабильху, да так, что тот закачался, на лбу его выступила кровь. А Даабас стал осыпать его ударами, не обращая внимания на уговоры присутствующих. Это окончательно вывело из себя Габаля: он набросился на Даабаса и что было силы сдавил ему шею. Безуспешно стараясь высвободиться из цепких рук Габаля, Даабас прохрипел:
— Ты хочешь меня убить, как убил Кадру?
Габаль с силой оттолкнул его. Тот отлетел к стене и, опершись на нее, метал на юношу злобные взгляды. Хамданы растерянно смотрели то на одного, то на другого, спрашивая себя, правда ли то, что они услышали? Действительно ли Габаль убил Кадру? Далма подошел к Габалю и поцеловал его.
— Благослови тебя Аллах, о лучший из мужчин рода Хамдан! — восторженно воскликнул Атрис. А Габаль презрительно сказал Даабасу:
— Тебе известно, что я убил Кадру, чтобы спасти тебя!
— Но, видно, тебе понравилось убивать, — тихо проговорил Даабас.
— Ох ты, неблагодарный! — вскричал Далма. — Постыдился бы говорить такое!
Он притянул к себе Габаля.
— Будь гостем в моем доме! Пойдем, господин рода Хамдан!
Габаль дал увести себя, но одновременно почувствовал, что пропасть, которая разверзлась сегодня под его ногами, бездонна. Идя рядом с Далмой, он спросил его шепотом:
— Есть ли способ убежать отсюда?
— Ты боишься, что кто–нибудь донесет на тебя нашим врагам?
— Даабас глуп.
— Но все же он не подлец!
— Боюсь, мое присутствие навлечет на вас неприятности.
— Ну что ж… Если ты хочешь, я помогу тебе бежать. Но куда ты пойдешь?
— Пустыня велика.
33.
Габалю удалось бежать лишь незадолго до последней стражи ночи, когда сон спящих особенно крепок. Перебираясь с крыши на крышу, он добрался до Гамалийи. Оттуда, несмотря на полную темень, дошел до Даррасы, вышел в пустыню и зашагал по направлению к скале Кадри и Хинд. А когда, еще до рассвета, добрался до этой скалы, то не мог побороть навалившиеся на него сон и усталость от выпавших на его долю переживаний и долгого бодрствования. Завернувшись в абу, он улегся на песок и крепко уснул. С первыми лучами солнца, осветившими вершину скалы, Габаль открыл глаза и немедленно поднялся, чтобы продолжить свой путь и дойти до горы Мукаттам прежде, чем в пустыне появятся пастухи и прохожие. Но тут взгляд его упал на участок земли, где он зарыл Кадру. Дрожь охватила Габаля, в горле у него пересохло. В страхе он припустился бежать так, словно за ним кто–то гнался. Он убегал от могилы Кадру, как от кошмара, хотя тот был преступником и заслужил смерть. «Все–таки мы не созданы для убийства, хотя убитых нами не счесть!»
