Хода–ханум съежилась от этих слов, как от удара хлыстом, поняв, что ей грозит навсегда потерять сына.
— Муаллим Заклат, — сказала она, — давай отложим этот разговор на другое время.
Заклат передернулся, словно мул ударил его копытом по лицу. Глядя то на эфенди, то на его супругу, он бормотал:
— Я не знаю, что может случиться завтра на нашей улице.
Эфенди, избегая смотреть на Ходу, повторил свой вопрос Габалю:
— Так с кем же ты, с нами или против нас?
От гнева у него помутился рассудок. Не дожидаясь ответа, он крикнул:
— Или ты остаешься членом нашей семьи, или уходишь к своим родственникам!
Габаль вскипел, увидев, как обрадовался этим словам Заклат, и решительно сказал:
— Господин мой! Ты прогоняешь меня, и я ухожу!
— Габаль! — вскрикнула раздирающим душу голосом ханум, а Заклат с усмешкой заметил:
— Вот он, весь перед вами, как голенький.
Габаль поднялся со своего места и твердой поступью направился к выходу. Хода–ханум хотела броситься за ним, но эфенди удержал ее, и Габаль исчез за дверью. На улице все еще дул сильный ветер, который колыхал занавески на окнах гостиной и раскачивал створки окон. Оставшиеся в гостиной чувствовали себя растерянными, однако Заклат спокойно сказал:
— Мы должны действовать!
— Нет, — упрямо возразила Хода. — Хватит с них и того, что они заперты в своих домах. И не смей даже пальцем тронуть Габаля!
Заклат не возмутился и не стал ей перечить, так как понимал, что победа за ним, он только взглянул на эфенди, ожидая, что скажет господин. Управляющий с кислым видом промолвил:
— Мы продолжим этот разговор в другой раз.
32.
Окинув прощальным взглядом сад и вспомнив трагедию Адхама, которую он столько раз слышал в кофейне Хамдана под аккомпанемент ребаба, Габаль направился к воротам.
— Ты снова уходишь, господин? — поинтересовался бавваб.
— Я ухожу навсегда, дядюшка Хасанейн!
Разинув от удивления рот, дядюшка Хасанейн с тревогой смотрел на Габаля. Затем спросил, оглядываясь по сторонам:
— Из–за рода Хамдан?
Габаль молча кивнул головой, а бавваб продолжал:
— Кто же это допустил? Как только Ханум разрешила тебе? О господи! Как же ты теперь будешь жить, сынок?
Габаль переступил порог и, оказавшись за воротами дома, осмотрелся вокруг. Все было как всегда. По грязной, замусоренной улице во множестве сновали люди и животные.
— Я буду жить так, как живут все на нашей улице, — ответил он баввабу.
— Но ты не создан для такой жизни!
— Наоборот! Лишь благодаря случайности я оказался в этом доме, — растерянно улыбаясь, сказал Габаль и зашагал прочь. Ему вслед несся голос бавваба, который умолял его остерегаться и не навлекать на себя гнев футувв. Габаль шагал, глядя по сторонам и замечая повсюду грязь и нечистоты. Навстречу ему попадались мальчишки, кошки и прочие обитатели улицы. Только сейчас он понял, какой огромный перелом произошел в его жизни, что он потерял и какие тяготы его ожидают. Но гнев заглушал горечь и боль от расставания с приемной матерью, воспоминание о цветущих в саду управляющего деревьях, поющих пташках. Вдруг перед Габалем возник футувва Хаммуда, который, посмеиваясь, сказал:
— Вот было бы здорово, если бы ты помог нам проучить хамданов!
Но Габаль даже не посмотрел на него. Он направился к одному из домов, принадлежащих роду Хамдан, и постучал в дверь. Тут Хаммуда нагнал его и с явным удивлением и осуждением спросил:
— Ты чего это надумал?
— Я возвращаюсь в свой род, — спокойно ответил Габаль.
Маленькие глазки Хаммуды выразили огромное удивление, казалось, он не верит своим ушам. В это время из дома управляющего вышел Заклат и, увидев их, закричал Хаммуде:
— Пусть входит! Но если он осмелится выйти оттуда, я его живьем закопаю!
Удивление Хаммуды сменилось злорадством. А Габаль продолжал колотить в дверь, пока не открылись окна и этого дома, и соседних домов. Из окон высунулись головы Хамдана, Атриса, Далмы, Али Фаваниса, Абдуна, поэта Ридвана и Тамархенны.
— Что тебе нужно, сын управляющего? — со смешком в голосе спросил Далма.
— Ты с нами или против нас? — спросил Хамдан.
— Его выгнали, и он вернулся к своей презренной родне! — пояснил Хаммуда.
