| Лицо, с которым мисс Роза отправилась туда проводить остаток дней своих, было тем же лицом, которое смотрело на него через обеденный стол и о котором он тоже навряд ли мог сказать, сколько раз он его видел, когда или где, и вовсе не потому, что не мог его забыть, а оттого, что стоило ему отвернуться, как он, по всей вероятности, уже через десять минут не смог бы его описать, и теперь с этого лица на него с тем же холодным пристальным вниманием смотрели глаза женщины, которая прежде была той самой девочкой. |
| Although she was not to see Sutpen again for years, she now saw her sister and niece more often than ever. | Хотя ей несколько лет не придется вновь встретить Сатпена, с сестрой и племянницей она виделась теперь чаще, чем прежде. |
| Ellen was now at the full peak of what the aunt would have called her renegadery. | Эллен теперь достигла высшей точки того, что тетка назвала бы ее изменой. |
| She seemed not only to acquiesce, to be reconciled to her life and marriage, but to be actually proud of it. | Казалось, она не только сдалась, смирилась со своею жизнью и замужеством, но даже по-настоящему ими гордилась. |
| She had bloomed, as if Fate were crowding the normal Indian summer which should have bloomed gradually and faded gracefully through six or eight years, into three or four, either for compensation for what was to come or to clear the books, pay the check to which Fate's wife, Nature, had signed his name. | Она расцвела, словно нормальное бабье лето, когда женщине полагается постепенно расцветать и грациозно увядать шесть или восемь лет, Рок втиснул года в три-четыре - то ли в возмещение за все, что должно еще произойти, то ли с целью произвести полный расчет - оплатить чек, скрепленный подписью жены Рока, Природы. |
| Ellen was in her late thirties, plump, her face unblemished still. | Эллен приближалась к сорока, она была полной, все еще без единой морщинки на лице. |
| It was as though whatever marks being in the world had left upon it up to the time the aunt vanished had been removed from between the skeleton and the skin, between the sum of experience and the envelope in which it resides, by the intervening years of annealing and untroubled flesh. | Казалось, ничем не потревоженная, закаленная прожитыми годами плоть стерла с ее лица все следы, какие оставило на нем пребывание .в этом мире до самого побега тетки, вытеснило их из пространства между скелетом и кожей, между совокупностью жизненного опыта и оболочкой, в которую он был заключен. |
| Her carriage, air, now was a little regal she and Judith made frequent trips to town now, calling upon the same ladies, some of whom were now grandmothers, whom the aunt had tried to force to attend the wedding twenty years ago, and, to the meager possibilities which the town offered, shopping-as though she had succeeded at last in evacuating not only the puritan heritage but reality itself; had immolated outrageous husband and incomprehensible children into shades; escaped at last into a world of pure illusion in which, safe from any harm, she moved, lived, from attitude to attitude against her background of Chatelaine to the largest, wife to the wealthiest, mother of the most fortunate. | Ее осанка и манеры стали теперь чуть ли не царственными - они с Джудит теперь частенько наезжали в город с визитами к тем самым дамам (многие из них уже успели стать бабушками), которых тетка пыталась насильно загнать на свадьбу двадцатью годами раньше, и в пределах скудных возможностей города делали покупки -словно ей наконец удалось отринуть не только пуританское наследие, но и самую действительность; превратить невыносимого мужа и непостижимых детей в бестелесные тени; бежать, наконец, в мир чистой иллюзии и там в полной безопасности двигаться и жить, попеременно принимая позы владетельницы поместья самого обширного, супруги самого богатого, матери самых счастливых. |
| When she shopped (there were twenty stores in Jefferson now) she unbent without even getting out of the carriage, gracious and assured' and talking the most complete nonsense, speaking her bright set meaningless phrases out of the part which she had written for herself, of the duchess peripatetic with property soups and medicines among a soilless and uncompelled peasantry-a woman who, if she had had the fortitude to bear sorrow and trouble, might have risen to actual stardom in the role of the matriarch, arbitrating from the fireside corner of a crone the pride and destiny of her family, instead of turning at the last to the youngest member of it and asking her to protect the others. |
