С поэзией было немного лучше. Клиффорда радовали взлеты и падения ритма в радостном сочетании рифм. К тому же он был способен проникаться словами поэзии – возможно, не самими глубинами и высотами смысла, но той ускользающей эфемерностью, которая в нем таилась. Невозможно было предсказать, в какой отточенной фразе сокрыта сила, способная его пробудить, однако, поднимая взгляд от страницы к лицу Клиффорда, Фиби убеждалась, что лицо это озаряет свет разума, который куда тоньше ее собственного мог проникнуться сиянием только что прочитанного. Но подобное озарение часто сменялось длительными часами мрака, поскольку, когда свет оставлял его, разум Клиффорда терял все силы и пытался отыскать их наощупь, как слепой мог бы искать свое зрение.
Его настроению и внутреннему благополучию куда больше способствовали простые разговоры с Фиби, ее замечания и живость ее ума, которая проявлялась в описаниях и ремарках. Жизнь сада предлагала достаточно тем для разговоров, которые так подходили Клиффорду. Он не забывал интересоваться, какие цветы расцвели со вчерашнего дня. Его любовь к цветам поражала, и коренилась она не столько в изысканном вкусе, сколько к эмоциях; он любил вертеть цветы в руках, внимательно рассматривая и то и дело переводя взгляд с лепестков на лицо Фиби, так, словно девушка и садовый цветок были сестрами. Он наслаждался не только тонкостью аромата, красотой формы или яркостью оттенка, радость его была связана с восприятием жизни, его характером и индивидуальностью, которые наделяли его такой любовью к садовым цветам, словно те были мыслящими и чувствующими созданиями. Подобное восхищение и симпатия ко всему цветущему обычно свойственны женщинам. Мужчина, наделенный той же чертой, вскоре теряет, забывает, учится презирать ее в контакте с более грубым миром. Клиффорд и сам давно позабыл о ней, но вновь обрел, медленно избавляясь от своей холодной апатии.
Просто удивительно, сколько всего замечательного происходило в этом закрытом саду, что Фиби умела обнаружить. Еще в первый день она слышала и видела там пчел. И часто – почти постоянно – с тех пор пчелы продолжали прилетать сюда, Бог знает по какой причине желая столь отдаленных нектаров, в то время как гораздо ближе к дому маленьких тружениц расположились пышные клеверные поля и самые разнообразные сады. Однако пчелы летели сюда, ныряли в цветы тыквы так радостно, словно иных цветущих лоз не было на расстоянии дневного полета или словно сама земля сада Хепизбы даровала растениям те самые компоненты, которых недоставало маленьким волшебницам, чтобы придать ароматы Имитоса[41] всему урожаю меда Новой Англии. Когда Клиффорд слышал их солнечное деловитое жужжание в сердцевине больших желтых цветов, он оборачивался на звук и острее ощущал тепло, голубизну неба, зелень травы и вольный господень воздух повсюду, от земли до самых небес. В конце концов, не важно было, почему эти пчелы так стремились в зеленый уголок посреди пыльного города. Господь посылал их обрадовать бедного Клиффорда. Они приносили с собой тепло лета, унося взамен немного меда.
Когда расцвели бобовые лозы на подпорках, среди них особенно выделялся некий вид с большими алыми цветками. Эти бобы дагерротипист нашел на чердаке одного из семи шпилей, они были спрятаны в старом комоде одного из Пинчеонов давно минувших дней, который в свое время увлекался садоводством и явно собирался посадить их на следующий год, но вместо этого сам оказался колоском под косой Смерти. Холгрейв посадил часть найденных семян, чтобы проверить, есть ли в них еще жизнь, и в результате этого эксперимента появилась чудесная грядка фасоли, быстро обвившая столбики опор и покрывшая каждый виток спиралями алых соцветий. Стоило распуститься бутонам, как ими заинтересовалось огромное количество колибри. Временами казалось, что на каждую сотню цветов приходится одна крошечная птичка размером не больше пальца, в своем разноцветном оперении парящая и дрожащая над опорами для фасоли. Клиффорд наблюдал за колибри с неописуемым интересом и искренней детской радостью. Он даже выглядывал из беседки, чтобы лучше их видеть, жестом приказывал Фиби молчать и замечал ее ответную улыбку, от которой его радость лишь возрастала. В такие минуты он не просто молодел, он возвращался в детство.
