С чего это вдруг матери приспичило поднять трубку? Она так привыкла к мобильнику, что крайне редко говорила по проводному телефону.
– Да, мама. Тебе надо позвонить?
– Нет… Я хотела спросить: тебе оставить «паппи-чоу»?
– Спасибо, я не хочу.
– А ты с Нилом говоришь?
– Да, со мной, – ответил Нил. – Добрый вечер, Лиз.
Джорджи передернуло. Помнится, мать требовала, чтобы Нил называл ее просто Лиз. Потом, когда Нил стал ее зятем, она переменила требование и стала настаивать, чтобы он звал ее мамой. Нил никак не понимал, зачем называть тещу мамой, если одна мама у него уже есть.
– Мне кажется, что я обманываю свою собственную мать, – жаловался он тогда.
– А ты попробуй вообще никак ее не называть, – посоветовала ему Джорджи. – Помню, лет в четырнадцать она меня так достала, что я целый год не называла ее мамой.
– Здравствуй, дорогой, – заворковала в трубку мать Джорджи. – Я по-прежнему твоя вторая мамочка. И мы по-прежнему семья. Джорджи собиралась тебе об этом сказать. Наши чувства к тебе ничуть не изменились.
Нил сейчас наверняка стоял (или сидел) с разинутым ртом.
– Мам, мы с тобой потом поговорим, – предложила Джорджи.
– Спасибо, Лиз, – сказал Нил.
– Передай от меня привет своей маме.
Что она говорит? В девяносто восьмом ее мать еще не была знакома с Маргарет. Кажется, даже не знала, как зовут мать Нила.
– Мама! – не выдержала Джорджи. – У нас с Нилом серьезный разговор. Пожалуйста, повесь трубку.
– Конечно, не стану вам мешать. Нил, дорогой…
– Мама, я тебя очень прошу!
Если мать не отключится… Джорджи боялась, что она отреагирует на это громким ревом, как в раннем детстве.
– Все. Отключаюсь. Я поняла намек, – вздохнула мать. – До свидания, Нил. Было очень приятно услышать твой голос.
Это счастье, что матери не взбрело на ум передать привет девочкам. Тогда бы Джорджи точно завопила. И ведь не скажешь же ей потом: «Мама, я звонила в девяносто восьмой год».
– Ма-ма! – только и могла выдохнуть Джорджи.
Мать еще несколько секунд дышала в трубку и лишь потом отключилась.
Джорджи не знала, как продолжать разговор с Нилом.
– Твоя мама думает, будто мы с тобой расстались, – сказал он. – Я по голосу понял.
Джорджи уцепилась за его рассуждения. Слава богу, он больше ничего не почувствовал!
– Несколько дней назад я тоже так думала.
– Но не сейчас?
– Нет, не сейчас.
– Знаешь, как бы ни повернулись обстоятельства, я никогда не буду называть Лиз мамой, – сказал Нил. – Для меня это странно.
– Знаю. Попробую ей объяснить.
Нил начал говорить. Сбился. Откашлялся. Начал снова:
– Джорджи… я это… я никогда не спал с Дон.
– Как это не спал? Вы же были помолвлены.
– Помолвка не значит секс. – Его голос дрогнул. – Она хотела обождать до свадьбы. У нее был печальный опыт с прежним парнем. Тот оказался просто монстром. И она потом сделала операцию по восстановлению девственности.
– Что-о? Дон восстановила себе девственность?
– Джорджи, это ее право. И ее жизнь.
– Конечно, – согласилась Джорджи. – А мне понравилась эта идея. Может, и я к твоему возвращению восстановлю себе девственность. Во имя королевы Елизаветы.
Нил шумно сопел. Надо понимать, смеялся.
– Была такая королева-девственница, – пояснила Джорджи.
– Помню.
Новость, которую она узнала с пятнадцатилетним запозданием, требовалось переварить. Нил никогда не спал с Дон! А ей всегда казалось, что у него с этой девицей был бурный подростковый секс. Что-нибудь в духе старого ситкома о подростках. Как он назывался? Кажется, «Хартленд». Слопали по хот-догу, заели мороженым и… жутко захотели друг друга.
Так, может, он вообще ни с кем не спал до Джорджи?
Ей вспомнилась их первая ночь в комнате Нила. Он тогда как-то нервозно похихикивал и слишком долго возился с презервативом. Джорджи пришлось ему помогать, поскольку ей очень хотелось, чтобы у них все получилось и чтобы они и дальше оставались вместе. Правда, тогда она еще плохо представляла их дальнейшие отношения.
Получается, Джорджи была его первой женщиной?
Он бы ни за что ей в этом не признался. Нил не любил говорить о сексе. И о том, что у него было до нее, тоже не любил говорить. Не будь они с Дон помолвлены, наверное, Нил и о ней умолчал бы. Он считал бессмысленным говорить о вчерашнем дне.
