Вот отчего нам ночь страшна.
— Еще, — сказала Анна, побледнев. Андрей протянул ей книгу.
— Открой сам. — Развернул ближе к концу.
— Читай, читай… — прошептала девушка, видя, что он молчит.
Прочитал упавшим голосом Андрей:
Увы, что нашего незнанья И беспомощней и грустней?
Кто смеет молвить: до свиданья!
Чрез бездну двух или трех дней?
Замолчал, опустив оранжевый маленький томик.
— Брат, брат… — почти простонала Анна. — Брат, он умрет…
Но тьма подала неожиданно голос. Чьи-то шаги. Кто-то был у подъезда.
Он жив! Он воскрес!
Воскреснувший Глеб пришел не один. Встревоженный хлынувшей вдруг от волнения кровью у Глеба, проводил его на извозчике Николай Платонович. Но в темную ночь побоялся извозчик везти по горе, ни за что не хотел, и его оставили ждать внизу, а сюда оба дошли пешком.
— Что с тобой? — с испугом спросил Андрей, видя в слабом свете от окон, как он был бледен.
— Ничего, нездоровится… — слабо ответил Глеб, утомленный ходьбой.
— Я завтра вас навещу, непременно, — сказал, прощаясь, Николай Платонович, пожал руку Глебу, поклонился Андрею и исчез; тот его не удерживал.
— Глеб, что с тобой?.. Глебушка… Они были одни. Анна, по счастью, не выходила еще. Невыразимая нежность вдруг охватила Андрея. Он осторожно прижался к больному плечом, взял его руки и продолжал шептать;
— Глебушка… Глеб… Что с тобой?
— Плохо, Андрюша, но все ничего, все хорошо.
— Как плохо? Что хорошо?
— Андрюша, ты. верно, не веришь, но я-то знаю наверное. Близится что-то большое. Скрыты были глубоко под масками жизни, теперь обнаженные встанут. Скоро…
— Кто, кто, Глеб? Сядем здесь. Сядь, отдохни.
— Обнаженные… бесы, слуги Антихриста… Андрей! Они не прячутся уже, я тебе говорю.
Андрей прижал его голову к своему плечу.
— Ну, хорошо, успокойся, Глеб. Тебе-то бояться их нечего. Расскажешь потом, тебе нельзя сейчас. Пойдем в дом.
— Нет, подожди. Я не хочу, чтобы сестра видела, как мне плохо. Я оправлюсь. Одну минуту побудь со мной.
— Хорошо, Глеб. Только не волнуйся, не беспокойся. Милый мой!.. — Он опять гладил Глебовы волосы, хотел как-нибудь его успокоить.
— Но это и хорошо, Андрей! В открытую лучше. Пусть выходят, разве не устоим мы в этом поединке, раз с нами…
— Глебушка…
— Ах, Андрей! Андрей! Я как живого вижу Христа. Такою болью, такою святою любовью бьется сердце… Послушай… Послушай…
Андрей приложил свою руку. Сердце билось тревожно и сильно.
— Оттого и кровь… — прошептал слабо Глеб.
— Идем, милый, домой. Идем, будет! А то и Анна начнет беспокоиться. Она так ждала тебя, волновалась.
— Да? Ну, идем. Посмотри, какой вид у меня?
Они поднялись на ступеньки, и в рассеянном свете, проникавшем сквозь стеклянную дверь, увидел яснее Андрей лицо Глеба. И удивился: оно опять изменилось, было бледно, но едва лишь бледнее обычного.
— Ничего… — со слабым недоумением протянул он, — совсем ничего…
— Видишь, — даже улыбнулся Глеб, — это для Анны, чтобы ее не встревожить. Все свои силы собрал.
Андрей, вздохнув, пожал ему руку.
В коридоре, перед тем, как войти в половину Ставровых, Глеб вдруг остановил Андрея и как-то по-детски сказал:
— Ах, Андрей, если бы можно было так: попросить, и чтобы другой исполнил наверное…
— Ты хочешь меня попросить? — Да— Исполню все, что захочешь. Скажи, что надо сделать.
— Вот то-то и жалко, что нельзя обещать.
— Отчего?
— Отчего?.. Я не знаю. Если бы это было возможно, я попросил бы тебя… чтобы ты поверил в Христа… Так, как я верю… — Он схватил Андрея за руки, чтобы тот дал закончить, чтобы тот не перебил его. — Ах, Андрей! Это было бы так бесконечно прекрасно!
— Почему ты так говоришь?
— Потому что… потому что, Андрей, нужно, чтобы прекрасные люди верили только в прекрасного Бога…
— А Анна?.. — смущенно спросил Андрей.
— Анна верит уже. Может быть, не словами, но душою она со Христом.
— А-ах!
Андрей глубоко вздохнул.
— Ты чего?
— Не знаю… Так…
— Просто так? Андрей улыбнулся:
— Кажется, просто так.
С этой фразой вспомнилось нечто весьма давнее.
Когда были студентами, это было в ходу между ними. Иногда не хотелось что-нибудь сразу сказать, чаще всего огорчить, сообщить неприятное, и само собой говорилось в ответ на вопрос это словечко «так», но скоро подметили, что за ним часто скрывается что-то; отсюда и родился вопрос: «просто ли так?», то есть нет ли за этим еще чего?
