– Не
заругает. У
него много
друзей среди
эллинов.
Обычно
Йехошуа и
Мирьям
болтали
ногами в ручье.
Мать Мирьям
полоскала
белье, не
беспокоила
детей: их
заботы еще
впереди. Иааков
одиноко
играл с
ягненком.
Йехошуа
рассказывал
Мирьям о
цветах в ее венке.
И девочка
представлялась
ему волшебным
цветком. И
даже ее
рассказ о
том, как она с
родителями
была в
Ершалаимском
Храме, казался
волшебством.
Они
подошли к
городу со
стороны Эммауса.
С холма
Скопос Храм,
облицованный
ослепительным
мрамором,
сиял
белоснежной
горой. «Гору»
венчали
золотые
купола с
острыми шпицами,
чтобы, как
объяснил
отец, птицы
не изгадили
крышу.
Огромные же
восточные
ворота в
женское
отделение,
куда мать
привела девочку,
покрывало
серебро,
золото и, со
слов матери,
«бесценная
коринфская
медь». А на воротах
золотые
виноградные
лозы и
гроздья с
человеческий
рост. Мирьям
разглядела
занавесы
вавилонской
работы,
отгораживавшие
святилище,
расшитые
гиацинтом,
виссоном, багрецом
и пурпуром.
Мирьям
пояснила:
багряница
обозначает
огонь, виссон
– землю,
гиацинт –
воздух, а
пурпур – море.
Словом, все
мироздание.
Девочка
видела
первосвященника
в гиацинтовой,
до пят
одежде,
обшитой
кистями, чередовавшими
колокольчики
и гранатовые
яблоки. Как
пояснил ей
отец: символы
грома и
молнии. Но
больше всего
девочку
поразили повязки
священника,
расшитые
сардониксами,
сердоликами,
топазами,
смарагдами,
карбункулами,
яшмой,
сапфирами,
агатами,
аметистами,
лигирионами,
ониксами,
бериллами и
хрихилитами:
по
количеству
израилевых
колен. Мирьям
то и дело
через ручей
переспрашивала
мать
названия
украшений и
камни, но
даже сбивчивый
рассказ
завораживал.
Еще у священника
был золотой
венец вокруг
тиары из виссона
и
гиацинтовой
ткани.
Йехошуа
потрясло величие
картин,
дорисованных
его воображением.
Не раз люди,
бывавшие в
Храме,
описывали
его размеры.
Но так
подробно, как
Мирьям, рассказывал
только дед.
Даже Иааков
подсел
послушать.
– Ты
хочешь стать
священником?
– спросила девочка
у Йехошуа. – У
тебя было
такое лицо…
Младший
брат
покраснел.
Мирьям
обхватила колени
и положила на
них голову.
– Иаков
считает
зазорным
разговаривать
с полукровкой?
– спросила
она.
– Твой
отец
правоверный.
А если ты с
ним, то и с
нами…
– Родственники
матери его
сторонятся.
– Посмотри
на барашка. –
Ягненок
услышал свое
имя и подошел
к детям.
Девочка
обняла его. –
Он одинаково
ласков с
тобой, хоть
ты другой
веры, и – со
мной! А разве
мы глупее
барашка? –
Йехошуа
покосился на
брата. Мирьям
прыснула
смехом.
В один
из таких дней
Иааков
поглядывал
на кущи
кустарника
за ручьем и
хмурился.
Барашек
тревожно
вскидывал голову
и нервно
прядал ушами.
Наконец,
Иааков сел
под ивой и
принялся
меланхолично
дергать
травинки.
Как
только
женщины
скрылись в
роще, Иааков выбрал
на отмели два
голыша и загадочно
произнес: –
Вот вам
подарок!
На
тропинке
из-за
деревьев и
кустарников
их обступили
мальчишки.
Старшему, в
холщевой
эскамиде, со
злыми
глазами, было
лет одиннадцать.
Он
приблизился
к иудеям и
проговорил:
– Что
это вы,
обрезанные, с
нашей
сестрой языки
шелушите?
– Так
это ты
муравьев на
брюхе гонял? –
вызывающе
ответил
Иааков.
Ягненок
трусовато
прижался к
Йехошуа.
– Что у
тебя в руках,
обрезанный? –
опасливо спросил
эллин.
– Подходи.
Покажу!
Коренастые
мальцы,
привыкшие к
тяжелой работе,
загудели. Их
мышцы под
загорелой
кожей были
упруги и крепки,
как хлыст
пастуха.
Мальчишки
еще
попрепирались.
Но, когда Иааков
назвал
эллина
«жердью»,
братьев
сбили с ног.
Иааков
свалил
долговязого,
отчаянно отлягивался.
Йехошуа
пытался
пробиться на выручку,
но его столкнули
в ручей. И
хотя он
изловчился и
увлек за
собой двоих,
драка была
проиграна.
Сплевывая
кровавые
сгустки в
пыль, братья брели
в город.
Барашек
семенил
рядом и тревожно
блеял.
– Ну, что
говорит
Иешайиа? –
прошепелявил
Иааков. – Все
народы
соберутся в Ершалаиме
ради Господа?
В ответ
Йехошуа
высморкался
кровью.
Йосеф
ухмыльнулся
в бороду
физиономии
сына. Мать
сказала Йоше:
– Занялся
бы делом!
За
неделю
синяки
почернели,
ссадины
покрылись
корочкой. Но
накануне
следующего
похода к
ручью Иааков
заявил брату:
– Я не
пойду! Нам их
не одолеть. А
если пойдешь
один, я скажу
отцу!
