Г а л о ч к а (потухла). Нельзя… Как же?!
К р ю к о в. Конечно! Не будем относиться к себе слишком бескомпромиссно.
Л о с е в а. Это так удобно…
Щ е р б а к о в (ударил кулаком по столу). Не хочу! Не хочу — удобно, покойно, неизменно… надоело!.. Ха, ученые, титаны, преобразователи! Извлекаем корни… теории, гипотезы, системы… а зачем — знаете ли?.. Менять мир, а человека при этом оставить в покое?! — ты хороший, все хорошо, все прекрасно, а будешь прилежен — все будет еще лучше, еще раз прекрасней?! Его надо злить, тормошить, бесить, чтоб он понял наконец: пока он сам не изменится — ни черта не изменится, ни на грош не станет разумнее. Если хоть разок поверить в то, что другим, чем ты есть, ты уже не будешь, — лучше уж беги на Ваганьково, теши себе приличненький памятник над собственной могилкой!.. Нет, не хочу быть приятным, обаятельным, это унизительно — нравиться всем!..
Одна Лосева услышала что-то.
Л о с е в а (вскочила со стула). Погоди!.. Вы ничего не слышите?..
Никто ничего не слышал.
Неужели вы не услышали?! (Выбежала на улицу.)
К р ю к о в (вдогонку). Куда ты, мать?!
Г а л о ч к а. Она же простудится!
Щ е р б а к о в (усмехнулся, сел). Разговорился… Цицерон!..
Г а л о ч к а. Вы говорили прекрасно, Боря…
Щ е р б а к о в. Но слишком долго и слишком громко. Крик души нынче неприличен — говорите невнятно и тихо, как в театре у Эфроса…
М у с я. Я закругляюсь, мальчики, двенадцать скоро. (Администратору.) Закрываюсь, Михаил Минаевич! Инкассатор, видать, уже не приедет.
А д м и н и с т р а т о р. Время позднее.
Муся заперла буфет, тихо напевая ту же «Калитку».
Г а л о ч к а. Какой неожиданный сегодня вечер получился…
Щ е р б а к о в (про себя). Трепач чертов… златоуст!..
З а т е м н е н и е с п р а в а.
С л е в а.
Уже показались огни «Почтового ящика». Встречные машины — мгновенными сгустками света сквозь снег.
М е н ш и к о в. Ну вот, почти приехал… Горячий душ, чай и — спать… Встать пораньше, проверить с Марком все системы, ничего не упустить… в девять можно начинать. Я и Марк — на главном, Щербаков и Крюков — дублируют… Неужели Щербаков уйдет?! На питании — Лосева. (Усмехнулся.) Уже Лосева, не Ира… Лосева!.. Быстро же ты, братец, скоро же ты!..
И снова рядом — Л о с е в а.
Л о с е в а. Все будет хорошо.
М е н ш и к о в. Ты все-таки здесь?!
Л о с е в а. Просто мне показалось… Хорошо. (Хочет уйти.)
М е н ш и к о в (почти кричит). Подожди!
Л о с е в а (после колебания). Хорошо.
Пауза.
М е н ш и к о в. Как ты будешь… без меня?!
Л о с е в а (спокойно). Я не буду — без.
М е н ш и к о в. Мы приняли решение, Ира! Не будем же — все сначала!..
Л о с е в а. Конечно… Во мне столько от тебя стало… я себя постоянно ловлю — твое слово, твоя мысль, жест… смотрю твоими глазами… Где ты, где я? — не поймешь уже… Я не держу тебя, ты свободен, мы приняли решение, не ты — мы оба, так лучше, правильнее, ты прав, не надо меня убеждать… Все будет хорошо.
М е н ш и к о в. Теперь послушай. Послушай! А потом забудь, если хочешь, если так тебе лучше будет — забудь!..
Л о с е в а. Не надо, Ник!..
М е н ш и к о в. Надо! Мы решили, я решил — так лучше, справедливее, так надо, иначе нельзя… мучиться и вас мучить — тебя, ее, всех. Погоди, дай сказать! — да, я знаю, есть иной выход, конечно… к тебе, с тобой, — да. Другой так бы и сделал, другой — смелее, прямее и — моложе. Моложе, Ира, моложе! — тебе этого не понять.
Но ее уже не было рядом.
Я опутан своими делами, привычками, привязанностями… Колесо завертелось, вертится, мне уже не остановить его, катится — вверх ли, вниз… Решусь, порву, уйду… а утром — на лекции, в лабораторию… все там в прошлом, в той моей жизни, — записи, лекции, старые шлепанцы, любимое перо, привычная бумага… и я сам — там еще… а колесо катится, и я с ним…
Из снега, надвигаясь на него, — слепящий свет встречной машины.
Вот я и защищаю себя — трус всех смелее, когда себя защищает!.. Но я человек, у меня сердце… и мне любовь нужна. Мне правда нужна, мир с самим собой, прямота, — где выход?!.
Луч фар уперся в него, и тут только он его увидел.
Что ты свет не гасишь?! Вправо, вправо бери, вправо!.. Убери свет, слышишь! Я выключил фары, видишь?! — сворачивай же, сворачивай!.. Как ты смеешь, дурак?!.
