А что, может быть, и так, подумал я.
Я. А на самом деле ты какая?
Она только пожала плечами.
А он спросил — такие вопросы задавать неловко, но он спросил просто и доверительно:
О н. А любовь у тебя есть? Жених?
Она махнула рукой.
О н а. Этого-то добра!.. Я в смысле парней, конечно. А любовь… спешат все очень неизвестно куда, карусель. Ладно. Мне надо с кассой рассчитаться.
И тогда он ее попросил настойчиво и даже жалко, как утопающий хватается за соломинку:
О н. Не уходите! Перерыв же, посидите еще!..
Но она встала, оправила передник.
О н а. Нет, спасибо, дядя Володя ругаться будет, наш завзал. Очень рада была познакомиться.
И протянула нам по очереди теплую, мягкую, лодочкой, ладошку.
Галина Васильевна. Галина Васильевна. Еще раз спасибо за внимание.
И пошла, на ходу откинула штору.
Дождь меньше стал, скоро солнышко прорежется. Вы кушайте, горячее совсем остынет.
И пошла себе на своих шпилечках, тонкая, сложная, на длинных своих ногах…
Мы долго не начинали разговора.
Потом он сказал, думая о чем-то другом:
О н. Шашлык действительно совсем остыл, наверное…
Опять становилось душно и жарко, даже больше, чем до дождя.
Я налил ему и себе водки, придвинул к нему рюмку, сказал, глядя ему в глаза:
Я. Ну?..
Он весь сжался, напрягся и кинул мне прямо в лицо:
О н. Ну и что?.. Что из того?!
А я стал совершенно спокоен, потому что это был о н.
Я. Пожалуй…
О н. Прошло двадцать три года!
Я. Прошло.
О н. Кроме меня и тебя, не осталось никого.
Я. Да.
О н. Так чего же ты добиваешься?!
Теперь он решил, что мне нечем крыть, и заговорил совсем иначе:
Был в плену, в лагере, потом попал в Маутхаузен, там меня и освободила Красная Армия. На, гляди!
Он засучил рукав.
На тыльной стороне предплечья был вытатуирован номер: 46601.
Не думай, что сам, — они накололи. В сорок четвертом, осенью.
Я. А два года — с сорок второго?
Он опустил рукав.
О н. Неважно. И после войны работал как следует, не жалел себя. На мне и пятнышка не найти.
Я. Похоже, что так.
О н. Ты ничего не докажешь.
Я. Если ты мне не поможешь.
Он насторожился.
О н. На что ты рассчитываешь? Брось, зря стараешься, я воробей стреляный.
Я. И я. Стреляный — расстрелянный, ты же сам меня расстреливал.
О н. Врешь! Знаешь, что врешь! Меня тогда уже не было в лагере!
Я. Ну, фигурально, какая разница?
О н. Меня увезли в другой лагерь, и все. Все!
Я. Какая разница? — не увезли бы, стрелял.
И вот тут-то он впервые сказал то, чего ему не следовало говорить, и сам снял с меня все сомнения и неуверенность:
О н. Ну и жаль, что увезли… что не стрелял, уж я бы не дал промашки…
Я рассмеялся, хоть сердце и кольнуло так, что я схватил его рукой.
Я. Опять тебе выдержки не хватило…
Он понял, что сделал ошибку.
О н. Ты кого угодно из себя выведешь… ты же знаешь, что я это сказал так, в сердцах…
Я. Тебе бы этого лучше не говорить, верно.
О н. Чего ты от меня хочешь?
А я и сам этого еще не знал.
Я. Я просто делаю то, что должен.
О н. Кому — должен? Перед кем у тебя долг?!
Мне было трудно это ему объяснить. У меня не было к нему мстительного, злого чувства ненависти или обиды, слишком много времени прошло, время даже такое съедает и сглаживает, но я остался жив и он — жив, и вот мы встретились, и теперь уже нам от этого не уйти было.
Я. Не знаю. Наверное, перед теми, которые там, в балке. И кто жив остался, а война в нем никак не зарубцуется, вроде девчонки этой, у которой отец не вернулся. И перед твоими тремя сыновьями даже. Так я думаю.
Он вскочил на ноги, сказал сквозь зубы:
О н. Ты моих сыновей не трогай! Ты их лучше не трогай!
А я спросил его:
Я. Они ничего не знают?
Но он уже меня не слышал.
О н. Не трогай лучше их!
Он схватил со стола пустую бутылку из-под пива.
Слушай!.. Никого нет, все на кухне, пусто, перерыв, только ты и я, никто не узнает, я уйду, уеду, только меня и видели, никто никогда не узнает, — ты их лучше не трогай, моих сыновей!..
Я знал, что он может это сделать. Что ж, это я в нем мог понять.
Но я остался сидеть.
Я. Я уже один раз побывал т а м. Видишь — вернулся.
Он размахнулся и бросил в меня бутылку. Я пригнулся, бутылка пролетела над самой головой, ударилась о штору, плюхнулась в море за парапетом.
