Они бросили ему коробок со спичками, и он прикурил, прикрывая огонек дрожащими пальцами. Печурку они не закрыли, и огонь ее все еще освещал его лицо.
Все, больше я ничего не знаю… Теперь уж все равно… все равно теперь, господин капитан… Теперь-то выбора у меня уже нет, это вы правильно говорите…
Тогда они протянули ему карандаш и чистый лист бумаги.
* * *
Репродуктор на рубке «Бессмертного» откашлялся и заговорил заученным голосом:
«Через час состоится морская прогулка на теплоходе «Бессмертный» по маршруту: городской причал — Дельфинья бухта — Небесные ворота — Золотой пляж — залив Голубого Покоя и обратно. На борту к услугам экскурсантов буфет с холодными закусками, безалкогольными напитками и так далее в сопровождении радиоконцерта легкой музыки. Повторяем: через час состоится морская прогулка…»
Он все еще стоял у парапета, глядя на дождь и на море, когда подошла официантка с подносом.
О н а. Я вам все сразу принесла — на кухне перерыв, потом не достучишься. Два раза салат, два раза шашлык, окрошка отменяется, нету. Летом вообще вредно первое кушать — действует на здоровье.
Она поставила тарелки на стол.
Еще водки принести, может быть? А то и у меня перерыв начинается.
Он возвратился к столу, сел.
О н. Водка летом еще вреднее.
Она ответила без улыбки:
О н а. А это как клиент желает, хоть денатурат. Наше дело — обслуга и план.
И отошла к соседнему столику, села, стала сверять счета с кассовыми чеками, что-то подсчитывала, по-детски слюнявя карандаш языком.
А мы сидели, не притрагиваясь к еде, думая каждый о своем, и мне казалось, что оба мы знаем, о чем думает другой. Да так оно, наверное, и было. Во всяком случае, когда он заговорил, он сказал как раз то, о чем и я думал.
О н. А ведь она давно кончилась.
Я. Ты о чем?
О н. Я говорю — война давно кончилась, двадцать лет отпраздновали, а вот мы сейчас сидим с тобой и все о ней говорим. Неужели это на всю жизнь?..
Похоже, что так, что от этого нам не уйти. Про себя я знал, почему у меня это так, на всю жизнь. И почему ему тоже никогда от этого не уйти — и это я знал.
Я. Понимаешь… Я — живой, а они остались там, в яме. А я живой. Это — раз. А еще потому, что бывает так, когда мне кажется, что и я с ними там, в яме. Ты не понимаешь?
Он помедлил, чертя что-то вилкой на столе.
О н. Мертвые сраму не имут…
Я. Да. Поэтому кто-то должен остаться в живых.
Он поднял на меня глаза.
О н. Чтобы — что?..
Он не сразу отвел глаза, посмотрел в сторону нашей девушки.
Уж она-то войну не застала, ее это не мучит, ни о чем не напоминает, для нее война и все такое где-то там, до нашей эры…
Она услышала, сказала, не отрываясь от своих дел:
О н а. У меня с войны папа не вернулся, с японской, он к маме проездом заезжал из Берлина туда… а я уже потом родилась.
Я сказал тихо, чтобы она не услышала:
Я. Тех забудем — эти не дадут.
О н. А у меня их трое, со всеми последствиями…
Я понял, что он хотел этим сказать.
Она тряхнула в сердцах стриженой головкой.
О н а. Такую бюрократию развели, их бы самих заставить с утра до ночи считать-пересчитывать!..
Он рассмеялся легко и открыто.
О н. Что это вы у нас какая строгая?
О н а. Я только на дурость злая, дураки меня очень злят. А вообще я просто до ужаса веселая. Разве ж иначе можно такую работу выдержать?!
О н. А что?
Она фыркнула, оттопырив нижнюю губу.
О н а. Сфера обслуживания!.. Тут не нервы, тут железные тросы нужны! У нас план знаете какой?! — соцобязательства!
О н. Переменили б работу.
О н а. А мне все равно нравится. Разный клиент, иногда очень смешные попадаются, я вообще смешное обожаю. Такие типы!.. Один раз ко мне знаете кто сел? В прошлом месяце?.. В общем, фамилия роли не играет, — очень знаменитая кинозвезда, нет фильма, чтоб без него. Я прямо ахнула, какой Он в жизни незаметненький, обыкновенненький, даже небритый был, честное слово! Мол, безразлично, что про него подумает кинозритель. А сам — такой популярный!.. Все съел, до крошки, даже вычистил хлебом тарелку!
О н. Интересно! А вы?
О н а. А я его на три рубля обсчитала. В первый раз в жизни, можно сказать. Взяла и обсчитала.
Я не понял ее.
