— Ты в опасности, — прошептала я. — За тобой следят. Когда я выйду из-за стола, подожди немного, а потом иди за мной. Никому ничего не говори. Нам нужно уходить, убираться отсюда как можно быстрее. Когда появятся жених с невестой, я выйду, как будто подышать воздухом, и это будет сигнал. Иди за мной. Никому не говори, что уходишь. Уходи один.
Не успела я закончить, как он от меня отпрянул.
— Что мне и тебе, жено? — спросил он, а потом повторил громче, так, чтобы все слышали:
— Что мне и тебе, жено?
— Я — мать твоя, — сказала я.
Но он уже заговорил с другими, напыщенно и загадочно, странными гордыми словами рассказывая о себе и своем предназначении. Я слышала, как он сказал, я слышала и видела, как склонились все головы при этих словах, я слышала, что он сказал, что он — Сын Божий.
Когда мы сели, я подумала, что, может быть, он обдумывает мои слова, что, когда появятся жених с невестой, я выйду и буду его ждать, но время шло, все больше и больше людей подходило дотронуться до него, и мы узнали, что снаружи тоже стоит множество народу, и я поняла, что он меня даже не слышал. Он был так возбужден, что не слышал никого. А когда появились жених с невестой и начались поздравления, я стала думать, что делать дальше. Я решила остаться и дожидаться другого удобного случая, может быть, когда стемнеет или рано утром мы сможем оказаться наедине, и он услышит мое предупреждение. А потом, снова взглянув на него, я ясно поняла, какими глупыми покажутся ему слова кроткой и недалекой женщины, которая считает, что знает больше его. Мне очень захотелось, чтобы Марк был рядом, но, посмотрев на дверь, я поняла, почему он ушел: тот человек, душитель, все еще стоял там, уже в компании нескольких здоровяков, которым он показывал на кого-то в толпе. В эту секунду он перехватил мой взгляд, и я испугалась сильней, чем когда услышала слова о Сыне Божьем: я поняла, что не упустила возможность забрать своего сына, нет, у меня никогда и не было такой возможности, мы все были обречены.
Я почти ничего не ела, и не помню, что там была за еда. Хотя мы с сыном просидели бок о бок больше двух часов, мы не разговаривали. Сейчас это кажется странным, но ничего странного в нашем молчании не было. Атмосфера была столь напряженной, а истеричные крики с улицы — такими громкими, что было не до простого разговора — слова бы значили не больше, чем крошки на полу. Как Лазарь был окутан со всех сторон пеленой смерти, словно непроницаемым для других облачением, так и мой сын был охвачен особым чувством, чувством опьянения жизнью, чистым, как небо в ветреный день, созревшим, как плоды на деревьях, ждущие, когда их сорвут, чувством безграничности своих сил, своего дара. В нем ничего не осталось от ребенка, каким я его помнила, или от подростка, который был счастлив видеть меня по утрам, когда я приходила к нему поболтать. Тогда он был прекрасен, нежен и полон желаний. Теперь в нем не осталось никакой нежности, он был воплощением мужественности, уверенности в себе и излучал сияние. Да, сияние, свет, поэтому не было ничего, о чем мы могли бы поговорить в эти два часа, такой разговор был бы разговором со звездами или с луной.
В какой-то момент я заметила, что гостей стало еще больше и что все внимание приковано к нашему столу, а не к столу жениха с невестой. Я заметила, как Марфа и Мария под руки вывели, почти вынесли, Лазаря, заметила, что душитель все еще здесь, но теперь я старательно избегала его взгляда. И тогда поднялся крик, что недостает вина, и несколько человек подошли к нам. Эти гости пришли недавно, они были возбуждены, на лицах их читалась вера и мольба, а в голосах звучали истеричные нотки. Еще больше голосов стали выкрикивать, что не осталось вина, обращаясь почему-то ко мне, будто я могла чем-то помочь. Я пристально посмотрела на них, надеясь смутить, но они кричали все громче, и тогда я сделала вид, что не слышу. Возможно, я и выпила несколько глотков вина, но мне было все равно, закончилось оно или нет. Я подумала, что некоторым из людей, стоявших у нашего стола, вина уже и так довольно. Но мой сын встал и попросил окружавших его принести шесть каменных водоносов, наполненных водой. Их притащили с удивительной быстротой. Я не знаю, была ли во всех них вода или в каких-то было вино, но в том, что стоял рядом со мной, точно была вода. Поднялся крик и неразбериха, никто не понял, что произошло, пока не послышались голоса: «Он превратил воду в вино!» Гости просили жениха и его отца подойти и отведать нового вина, и один из них сказал, как странно и необычно для хозяина сберегать хорошее вино напоследок. Отовсюду послышались одобрительные возгласы, и все захлопали в ладоши в восхищении.
