Пятница, 26 августа 2005 года
Безлунными ночами мужчины и мальчишки Джеблы, пыльного рыбацкого городка на побережье Сирии, прихватив с собой фонари и выбрав те лодки, которые скрипели меньше всего, отправлялись на рыбалку. Пять-шесть лодок, не больше, по два или три человека в каждой. Отойдя от берега приблизительно на милю, в кромешной темноте рыбаки ставили лодки по кругу, закидывали сети в море и опускали фонари как можно ближе к поверхности воды: так получалась иллюзия лунного сияния.
И скоро в черной глубине появлялись силуэты первых рыб — серебристая масса сардин медленно поднималась наверх. Рыбы плыли туда, где клубился планктон, а планктон плыл на свет фонарей. Сардины пока еще редкой цепочкой кружили под днищами лодок; с каждым часом их число росло, и вот уже рыбаки видели, как тонкая струйка превращается в плотный поток живого серебра.
Абдулрахман Зейтун с тринадцати лет начал рыбачить таким способом — он был заимствован у итальянцев и назывался лампара. Все те годы, пока его не брали на ночную рыбалку со взрослыми и подростками, он не переставал задавать вопросы. Почему только в безлунную ночь? Да потому, объяснял старший брат Ахмад, что только такой ночью можно увидеть светящийся планктон. Море им просто кишит, и сардины его тоже видят и ловят без всяких усилий. А если луны нет, то рыбаки используют фонари, хитростью заставляя сардин подниматься на поверхность. Потрясающее зрелище! Уж поверь, ничего подобного ты в жизни своей не видел.
Сам Абдулрахман, в первый раз увидев ходящих кругами в темной глубине сардин, не мог оторвать глаз от серебристого обруча неописуемой красоты, пульсирующего в лучах золотисто-белого света. Подросток не издал ни звука; другие рыбаки тоже старались не шуметь, осторожно шевелили веслами, боясь спугнуть рыб. Изредка мужчины шепотом переговаривались, рассказывали анекдоты или обсуждали женщин и девчонок, не переставая следить за танцующей под лодками рыбой. Несколько часов спустя, когда плотная масса десятков тысяч сардин засверкала в отраженном свете, рыбаки разом начинали выбирать сети и вываливать рыбу в лодки.
По пути домой, задолго до рассвета, они сдавали сардины перекупщику на рынке. Расплатившись с взрослыми и детьми, перекупщик затем торговал их рыбой по всей Сирии — в Латакии, Дамаске и Баниясе. Рыбаки делили выручку; Абдулрахман и Ахмад всегда отдавали деньги матери. После смерти отца мать сильно сдала: и со здоровьем нелады, и с головой, вот почему все, что братья зарабатывали на рыбалке, шло на содержание семьи. Кроме них у матери было еще десять детей. Впрочем, на деньги Абдулрахману и Ахмаду было плевать, они бы согласились рыбачить и бесплатно.
Тридцать четыре года спустя и за тысячи миль от города своего детства ранним утром в пятницу Абдулрахман Зейтун лежал в постели. Обрывки сна о безлунной ночи в Джебле медленно растворялись: он был у себя дома, в Новом Орлеане, рядом посапывала его жена Кейти. Ее равномерное дыхание напоминало плеск воды о борт деревянной лодки. За исключением этого звука, в доме царила тишина. Абдулрахман знал, что уже часов шесть и что покой скоро будет нарушен. Стоило дневному свету проникнуть в детские комнаты на втором этаже, как четверо их обитателей мгновенно просыпались. Кто-то открывал глаза, и все приходило в движение, дом сразу же наполнялся шумом и криками. Если не спит один ребенок, остальных уже не угомонить.
Кейти разбудил грохот на втором этаже, в одной из детских спален. Она внимательно прислушалась, молясь про себя, чтобы ей дали еще поспать. Каждое утро бывал короткий промежуток времени, между шестью и половиной седьмого, когда еще сохранялся малюсенький шанс урвать лишние десять-пятнадцать минут сна. Но тут наверху опять загрохотало, залаяла собака, удар повторился еще раз. Да что, в конце концов, происходит в этом доме? Кейти посмотрела на мужа. Он уставился в потолок. Новый день начался.
Как всегда, еще до того, как они успели вылезти из кровати, зазвонил телефон. Кейти и Зейтун — почти все звали его по фамилии, поскольку имя выговорить не могли — владели компанией «А. Зейтун. Ремонтно-подрядные работы», и каждое утро их работники, клиенты, любой человек, имевший телефон и знавший их номер, считали себя вправе позвонить, как только стрелка часов переваливала за шесть тридцать. Звонки шли лавиной, и обычно больше половины из них перебрасывались на автоответчик.
