трудом. Что-то бормочет - бессвязно. Изо рта - амбрэ неописуемое. Алкоголь явно
присутствует. Бомж.
Анечка стряхнула вшей, заголила руку, мерит давление.
-Сто на шестьдесят.
-Терпимо.
Пульс слабоват, но ритмичен, сто в минуту.
- Петя, носилки! Аня, в машине глюкозу в вену и поехали. Сержант, когда его
обнаружили?
- Нам позвонили полчаса назад.
- Я вчера вечером шла, - подала голос маленькая старушка из толпы, - подумала, пьяный, ну и...
- Он и утром вчера лежал!- перебил ее здоровенный грузный мужик. - Я , это дело, значит, на работу собираюсь, в окно глянул - лежит ктой-то. Ну, сейчас не зима, думаю, пускай проспится.
- Точно, точно! - еще одной тетке не терпится доложить о своей осведомленности. - Я
тоже в окно видела! Ну, нажрался, ну, свинья, когда ж это кончится! А милиция...
- Когда вы его увидели? - перебил я. - Тоже вчера или только сегодня?
- Вчера, вчера!
- Днем вчера как завалился, так и лежит! - Дама с голубыми кудряшками, исполнена
праведного гнева, аж кипит. - И утром смотрю - все еще лежит, мерзавец! До обеда
подождала, посоветовалась с соседями, решили вызвать милицию. Безобразие, дети ведь
видят!
- Молодцы! - едва сдерживаясь, сказал я. - Сутки весь пятиэтажный дом любовался
лежащим человеком, сутки! Все сразу решили, что он пьян, причем издали решили, и никому
в голову не пришло, что ему может быть просто плохо! И вызвали не "скорую", а милицию!
- Но, доктор, позвольте...
- Не позволю! Я теперь ваш дом за три квартала объезжать буду! Помирать будете - а
я через сутки! Загибайтесь себе на здоровье!
Хлопнул дверцей, кивнул Пете - погоняй, друг, тошнит меня от этих совковых буржуа
больше, чем от несчастного бомжа.
- Продолжение спектакля в больнице! - смеется Петя.
- А иди ты...
Даже не хочется думать, как встретит нас приемное отделение больницы. Вот ЭТО, что мы привезли, надо мыть, дезинфицировать, лепить из лохмотьев какое-то подобие
одежды, потом долго и трудно лечить. А ОНО на следующий после выписки день нажрется и
ляжет там же...
- Центральная!
- На приеме.
- Тройка свободна.
- Октябрьский, 17, квартира 62. Шестьдесят лет, женщина, плохо с сердцем.
- Понял, еду.
Это штатная пациентка, встречаемся как добрые знакомые. У нее пароксизмальная
тахикардия, приступ снимается за пять секунд, уколол - и порядок, человек ожил на глазах.
- Здравствуйте, Мария Семеновна!Что, опять параксизмалочка?
- Она, доктор, она! Таки совсем замучила, нет моих сил, на бисхаим пора! Не
дождусь вот никак...
- Кокетничаете, Мария Семеновна! Хотели бы на кладбище, меня бы не звали! Аня!
- Как всегда?
- Да. А вы, дорогая, на всякий случай запомните: со смертью кокетничать опасно: будете звать - придет, причем быстрее, чем я! А вот в больницу вам не мешало бы недельки
на три. Поди, года четыре уже не были? А?
-Хм, в больницу! А куда ж я Иосифа дену? Вы же его со мной не возьмете? У него же
нет обострения, так?
Черт, как же я забыл? Муж у нее в другой комнате, парализованный после инсульта.
Красивый такой старикан с густой курчавой сединой, крупным носом, черными, чуть
навыкате, умнющими глазами - в инвалидной сидячей коляске. Все понимает, только вот ни
есть сам не может, ни в туалет, ни сказать. Но как же понятно он молчит! Как кричат от
тоски и душевной боли его глаза! В первый свой визит я спросил старушку о детях - лучше б
не спрашивал. Все они в Израиле, и друзья там же, а кто и на кладбище. Пока дети с внуками
были здесь, старик держался, но уехать с ними не захотел: здесь прожил жизнь, воевал, здесь родные могилы - как от всего этого уедешь? Но уехали они - через месяц инсульт, парализовало. И если - а это непременно случится - жена когда-то не доберется до телефона, он вызвать "скорую" не в состоянии, ни даже соседей позвать, будет молча смотреть, как она
умирает, а потом сам следом.
Сейчас бы он, пожалуй, уехал к детям, да где уж! Не то что автобус, вокзал, билет, самолет - да и просто оформиться с документами - от всего этого и здоровый заболеет. А в
