больницу его и в самом деле не примут. Ему нужен только уход, и у него, считается, есть
жена. Нет в больнице мест для таких одиноких стариков. Да и вообще им в жизни места нет.
- Ой!
Нормально, ритм пошел, в этот раз обошлось.
- Тройка, освободилась? Крутой переулок, 23, обезбольте. Два промедола.
- Понял, два промедола.
Тоже постоянный пациент. Но уже ненадолго: безнадежный рак. Лучше уж три
тяжелых вызова, чем один такой сверхлегкий: уколол, немного облегчил и прощай до завтра.
Обычно это работа фельдшера, я даже не выхожу из машины, но к этому больному пойду я.
Когда я еще работал в военном госпитале, этот подполковник лежал там с диабетом. Палату
передали мне, я заново провѐл всѐ обследование и диагностировал у него рак головки
поджелудочной железы. Его перевели в онкологию, но оперировать было уже поздно, отпустили помирать домой. Все равно это мой больной, и отправлять к нему одну Аню
неудобно.
- Здравствуйте, Федор Иваныч!
Какое там здравствуйте, с порога видно - финиширует мужик. Худущий, живот
огромный - водянка душит. Мечется.
- Ой, Владим Михалыч! - плачет жена. - Не узнает уже ни меня, ни вас, никого!
- Что это? - хрипит он. - Я же умираю, или вы ослепли, не видите? - напряженно
хрипит, а кажется ему, что кричит. - Я уже умер...
Вдруг взгляд проясняется, фиксируется на мне:
- А-а, тебя я помню, майор...-- Длинный костлявый палец пистолетом уперся в меня, в
глазах полыхает ненависть. - Это ты мне из диабета рак сделал! Ты меня убил, ты...
Глаза опять замутились, бессмысленно смотрят в потолок, голос угасает.
- Аня, набрала? Коли!
- Владим Михалыч, не серчайте на него, он не в себе!
- Я понимаю. До свиданья, Надежда Петровна!
Знакомая картина: в древности гонца, принесшего худую весть, убивали.
Теперь худую весть принес я , и он бы с удовольствием убил меня, если б смог, вон
сколько ненависти в глазах. Вот так и вся страна: жили себе потихоньку, не тужили,приворовывали к нищенской зарплате помаленьку, с несбыточными мечтами о
машине да поездке в Болгарию или Польшу. Вдруг какие - то долбаные интеллигенты -
«дерьмократы» обнаружили, что экономика в стране смертельно больна, система
нежизнеспособна, надо срочно оперировать! Увы, операция, хотя и болезненная, не
помогла, как и этому подполковнику. Тогда все развернулись против "хирургов"-
либералов: Горбачѐва, Яковлева, Собчака:”Это вы Россию погубили, вы!!!»
- Центральная!
- Шеф, взгляните на часы! - взмолилась Аня.
- О, и в самом деле восемнадцать десять! Не волнуйся, Анечка, команда сейчас будет.
- Тройка, возвращайтесь!
- Ну, что я говорил?
Восемнадцать десять - через пять минут по телеку начнут рыдать богатые.
Прекрасный, золотой слезливо-маразматический фильм, ура тебе! Привет тебе, чума!
Вероника, я люблю вас! Как только вы со своим Луисом-Альберто начинаете плакать, вызовы практически прекращаются. Весь город срочно выздоравливает, разве что авария
где-нибудь нарушит всеобщую здравоохранительную гармонию. И у нас, на "скорой", все
женщины собираются к телевизору. Придется мне подменить Светку-диспетчера и
заслужить неподдельную благодарность, а благодарность диспетчера кое-чего стоит.
Кстати, а чем привлекает это, извините за выражение, искусство? Нет-нет, я не хочу
никого обижать, мне просто интересно, почему миллионы людей с таким нетерпением ждут
очередной серии, что именно их влечет? Не потому ли, что все прочее уже смертельно
надоело: и коммунисты, и демократы, и мафия, и голые бабы, убийства, следователи -
словом, все, что "про нас". Самая гнусь нашей жизни - все, что на "скорой" мы потребляем
невероятными дозами, осточертела всем до смерти. И они будут обливаться слезами над
вымыслом, будут рады хоть издали полюбоваться чистым чувством, плакать от счастья, что
очередной гадкий утенок превратился в прекрасного лебедя. Плевать на деревянного Луиса-
Альберто, на тупую посредственность всех остальных. Над горем Марианны плачут навзрыд
