У него совсем не изменился голос. Какая я дура, что не звонила два года! Милый Леха Колесников! Друг моего Коли! Единственный свидетель детских лет! На душе у меня тревожно и одновременно какое-то чувство приподнятости — так бывало только в ранней молодости… Неужели я все еще в него влюблена?.. Нет, просто когда-то была в него влюблена. «Так храм оставленный — все храм»…
…Я бужу Бориса. У него свежее, младенчески-розовое после сна лицо. Он мнителен и говорит, что такой цвет лица в его возрасте бывает лишь у сердечников. «За час до смерти», — добавляю я обычно. Мнительность сама по себе тяжелая болезнь, и если есть от нее средство, то это юмор.
— Где ефрейтор? — спрашивает он, зевая.
— Ефрейтор Звонцов отбыл в неизвестном направлении, — рапортую я. — Он велел передать тебе привет…
— Все из-за тебя, — говорит он и берет с блюда пирожок с капустой. — Ты же запретила Мике действовать…
— Да, запретила! Это крайняя мера…
— Такого определения степени наказания не существует! Есть высшая мера!
Он отдохнул, к тому же Борис, как и его брат Мика, любит поесть. Вид празднично накрытого стола приводит его в благодушное состояние.
— Можно, я буду в тапочках? — спрашивает он.
— Ни в коем случае!
— Тетя не заметит…
— При чем тут Тетя? Нельзя пить шампанское из хрустальных бокалов и при этом быть в тапочках!..
Я надеваю свое лучшее платье — голубое с белым. Оно несколько летнее, но в квартире жарко. И потом, к нему у меня есть новые туфли — белые, на небольшой платформе, с модным прямым каблуком. Борис тоже в новом костюме, мы купили его случайно, а сидит он лучше пошитого на заказ. Темно-синяя шерсть выглядит вечером очень эффектно.
— Ну как, Обезьянка? Теперь я тебе нравлюсь?..
— Ты неотразим, — говорю я. И вспоминаю, что салат еще не заправлен.
И тут является Тетя.
Она входит и наполняет наш дом цветочным благоуханием своих любимых духов. Борис помогает ей снять пальто, а я уношу в комнату два маленьких свертка, которые она сует мне с видом заговорщицы. Потом из муфты возникает шоколадка.
— А это вручишь Витюше, — гудит она прокуренным баском.
— Он встречает не с нами, — говорю я. И жду бурной реакции.
— Вполне естественно, — гудит она. — Но ведь шоколадку можно вручить и завтра. Не правда ли?..
Странный человек наша Тетя. Как будто все дело в том, когда вручить ее шоколадку!.. Я готова вспылить, но Тетя так всплескивает ручками при виде нашей маленькой елки! Так неподдельно восхищается убранством стола, тортом, который испечен по ее заказу! На нее невозможно сердиться…
Мы смотрим по телевизору праздничную программу. Тетя комментирует выступления артистов, большинство из них она видела в театре по нескольку раз. И потому воспринимает их почти как родственников. У нее есть свои кумиры, причем явное предпочтение она отдает представителям мужского пола. От них она требует таланта, мужественности и обаяния, тогда как женщине, по ее словам, вполне достаточно быть хорошенькой…
На телеэкране люди тоже сидят за столиками вокруг украшенной елки, звучат новогодние речи Снегурочки и Деда Мороза… Я знаю, что это отснято за месяц, а то и больше до встречи Нового года — об этом рассказала мне мать моей ученицы, оператор телестудии, — и меня это несколько расхолаживает. Я смотрю телевизор вполглаза и думаю сразу обо всем: о Витьке — где он сейчас болтается? О своем разговоре с Лехой… «Я всегда ждал твоего звонка!»… Что стряслось с ним за то время, что я набиралась духу ему позвонить? «С людьми может всякое произойти»… Но «под Новый год надо быть веселым»…
Тетя возбуждена. Она так искренно и непосредственно воспринимает каждую реплику, звучащую с экрана, словно она гость «Голубого огонька» и все камеры наведены на нее. Я даже начинаю ревновать!.. Но вот объявляют танцевальный номер, и Тетя возвращается к нашему застолью. Мы пьем за минувший год и за то, чтобы «все было хорошо», — любимый тост Тети. Он действительно емкий, этот тост. Каждый может вложить в него свое содержание.
Мое «хорошо» — это прежде всего Витька!.. Думаю, что у Бориса тоже.
Тетя поглядывает на нас как-то загадочно. На тарелке у нее лежит начатый пирожок с капустой, но она тянется к блюду и берет второй точно такой же…
