Я жадно впитывала сказанное Валентайн, сопоставляя с тем, что видела и испытала. Не могу сказать, что полностью согласна с Ивлин – я бы не сказала, что эпидемия выдумка, но доля правды в ее словах определенно есть.
– Я привязалась к Майклу, – ностальгически продолжала она. – У него доброе сердце, и он настоящий боец, однако он бывает жестоким и любит манипулировать. Это началось после того, как его лишили воспоминаний. Программа его не спасла, а лишь сделала хуже. Тогда-то я и поняла, что это не решение. Я начала думать над формулами и нашла способ вернуть воспоминания. Я дала Панацею Майклу, Кевину, Роджеру и Питеру. – Она часто заморгала, сдерживая слезы. – Питер не пережил возвращения памяти. Несмотря на все мои старания и помощь, он не смог. – Ее голос пресекся. Я отвела взгляд. – Он бы выжил, если бы я не дала ему Панацею. Я его убила – и поклялась никогда не рисковать так снова. Но… – Ивлин печально пожала плечами, – Программа узнала о Панацее, и со мной разорвали контракт. Я не стала дожидаться лоботомии и сделала все, чтобы защитить своих пациентов. Я уничтожила их личные дела и формулу препарата. Последняя таблетка была у Релма. Он не сказал вам, кому она предназначалась?
– Нет, – сказала я. Ивлин тихо фыркнула, и тут меня осенило: Релм украл таблетку Роджера! Тот все это время искал свою Панацею, а она была у Релма! Видимо, в конце концов Роджер его вычислил.
– А вы можете изготовить еще? – спросила я, думая о Даллас и гадая, поможет ей прошлое или убьет.
Ивлин медленно покачала головой:
– Я никогда этого не сделаю. Обрушить на пациента все плохие воспоминания сразу? Это все равно что своими руками убить подростка. Артур Причард носился с этой идеей, а я утверждала, что это ошибка, Панацея была ошибкой. Он мне не поверил.
Артур Причард, один, в серой комнате.
– Ему сделали лоботомию, – тихо сказала я. Джеймс дико на меня посмотрел. – Я видела его в Программе.
Плечи Ивлин чуть поникли.
– Мне очень жаль это слышать… Но факт остается фактом: Панацея никого не спасет. Это был всего лишь опыт наивной ученой. Надо было с самого начала запретить Программе стирать воспоминания. Ты спрашиваешь, знаю ли я, как уничтожить Программу? – Ивлин подняла взгляд на Джеймса. – Я не знаю, как заставить мир поверить нам, но если ваш журналист сможет разузнать о засекреченных Программой исследованиях, он найдет ответ. Причина распространения эпидемии – в самой Программе. Давление, повышенное внимание вызвали новый виток эпидемии, который они надеются сдержать, переустроив мир. Программа сеет самоубийства.
Время было уже позднее, и Ивлин разрешила нам отдохнуть в ее спальне, пока она посмотрит Даллас и остальных. Было как-то странно лежать в ее кровати, но в то же время я очень хотела проспать несколько часов рядом с Джеймсом. Мы мало говорили – что-то с облегчением пробормотали о том, что наконец-то мы вместе. Мне о стольком надо было расспросить, но за последние часы на меня обрушилась масса информации, и я боялась больше не вместить.
Не знаю, сколько времени прошло, когда Джеймс рядом со мной шевельнулся, сказав, что я сплю как мертвая. Я проснулась. Он включил свет, и все в комнате окрасилось в оттенок, который меня не украшал. Я взглянула на свою розовую футболку и серые пижамные штаны и через секунду вспомнила, где мы.
Меня словно волной обдало, и я вскочила с кровати, вздрогнув от боли в боку. Я проверила синяк – Джеймс выпятил нижнюю губу при виде гаммы красок. Он нежно меня обнял, а я поклялась, что со мной все в порядке (хотя болело чертовски), и поцеловала его в губы. Затем мы вышли из комнаты.
Далеко идти не пришлось. Я споткнулась на ровном месте и вытянула руку, чтобы Джеймс не шел дальше. В кухне за круглым столом в свете яркой лампы сидела Ивлин, а перед ней Келлан со своим оператором, записывающим интервью. Релм с Асой стояли поодаль. Релм встретился со мной взглядом и отвел глаза. Мы стояли и слушали, как Ивлин Валентайн рассказывает миру о Программе. Она говорила деловито, временами даже сухо, но ее слова вызывали доверие.
Когда они сделали перерыв, чтобы перенастроить камеру, я тихо пошла поискать Даллас. Она сидела в гостиной и смотрела на пустой телеэкран. Ивлин и с нее содрала серую пижамную куртку и выдала на редкость просторную футболку «Сиэтл сихокс». Даллас явно была не в своей тарелке – такой я ее еще не видела. Я присела рядом. Мы молчали. У нее задрожала губа, но Даллас тут же широко улыбнулась, сверкнув щелью между передними зубами. Я обняла ее за плечи, она прижалась ко мне, подавив плач, и мы уставились в экран выключенного телевизора. Мы сдружились, но сейчас слишком эмоционально травмированы, чтобы говорить о пережитом.
