Релм пошел за мной, но что-то в моем лице заставило его остановиться. Глядя мне вслед, он прислонился к перилам. Мне нестерпимо хотелось найти Джеймса. Я не могу передать Даллас слова Релма – не имею права причинять ей такую эмоциональную травму, но я попрошу ее помочь выяснить, где Джеймс. А затем я уеду отсюда к чертовой матери. Я побежала к дому, подальше от Релма. Я всегда убегаю к Джеймсу.
В доме было тихо. Сковородка отмокала в раковине, на столе миска с лапшой быстрого приготовления. Я в любом случае не смогу есть после того, что услышала. Даллас не было в гостиной, но я должна ее разыскать. Мы найдем Джеймса и сбежим отсюда. Я пошла наверх собирать вещи, полагая, что Даллас еще спит. Поднявшись по скрипучим ступеням, я распахнула дверь в комнату – и дыхание остановилось в груди.
Джеймс стоял у окна, глядя во двор. Я видела, как напряглись его плечи при звуке моих шагов, но он не обернулся. Он казался другим, хотя прошло всего несколько недель. Я хотела увидеть его лицо и в то же время страшилась этого. Джеймс все еще сердится из-за Релма и боится, что я его бросила?
– Я видел вас на мосту, – тихо сказал он. – Природа здесь красивая. Почти как в Орегоне.
Я чуть не разрыдалась, но, посопев, сдержалась.
– Ты нас нашел, – сказала я, думая о словах Релма – если Джеймс меня любит, то найдет. Надеюсь, это правда.
Джеймс повернулся. Ярко-голубые глаза заставили меня замереть на месте. Он оглядел меня с ног до головы.
– Думала, не найду? – спросил он. – Ты знаешь меня слишком хорошо, чтобы решить – я тебя брошу. Я ушел, чтобы не свернуть шею твоему дружку, но затем кое-что произошло. Остается только радоваться, что Даллас набросала на дорогу хлебных крошек.
Повисла тяжелая, бурлящая эмоциями пауза. Я стиснула руки, чтобы унять дрожь в пальцах.
– Я боялась за тебя, – призналась я.
Джеймс кивнул и достал из кармана пакетик.
– Я должен тебе это вернуть, – тихо произнес он. – Я думал ее принять, но не принял. Сомнения одолели.
– Я рада. Я должна тебе многое рассказать, и, честно говоря, вряд ли ты или я вообще примем эту Панацею.
Джеймс непонимающе посмотрел на таблетку и сунул ее обратно в карман. Но вместо расспросов он уставился в пол и ссутулился. Я похолодела:
– Случилось что-нибудь?
Джеймс поднял взгляд:
– У меня отец умер.
Ахнув, я кинулась к нему, не заботясь, хочет он меня или нет, и обняла его. Джеймс давно потерял мать, а теперь и отца. Он сирота, у него нет больше родственников. Его руки показались мне слабыми, когда он обнял меня за талию. Я встала на цыпочки и прошептала на ухо:
– Соболезную…
Его руки напряглись, и вскоре он уже прижимал меня к себе, раскачиваясь от сдерживаемого горя. Мне надо было быть с ним, а я позволила Релму манипулировать мной, обманула доверие Джеймса. Вместе мы выдержим все, но сейчас слишком поздно, ничего не исправить.
Джеймс несколько раз прерывисто вздохнул, потер покрасневшие глаза и посмотрел на меня.
– Ты здорово похудела, – жалобно сказал он.
– Это от беспокойства.
Он понимающе кивнул, рассеянно взял мою прядь и принялся накручивать на палец.
– Когда я уехал, – заговорил он, – я планировал остыть пару часов, вернуться и забрать тебя от Релма, но в какой-то момент опомнился и понял, что еду в Орегон. Я страшно хотел домой. Хотел жить по-прежнему, с тобой. Я остановился на заправке и попросился позвонить. Набрал телефон отца…
У него выступили слезы. Горе заразительно. Хотя его папаша винил меня во всех смертных грехах, отец всегда отец. Я пробормотала, как мне жаль, но Джеймс словно не слышал.
– Он не подходил к телефону, – продолжал он. – У меня возникло нехорошее предчувствие, и я позвонил к тебе домой.
– Ко мне?!
Джеймс кивнул, отпуская прядь:
– Даже не могу объяснить почему. Позвонил, не думая – просто знал номер. Трубку взял твой отец.
– Папа? – пискнула я. Несмотря ни на что, я скучала по родителям, и весть о том, что Джеймс потерял отца, лишь обострила желание их увидеть.
– Он сказал, что мой отец скончался на прошлой неделе. Похорон не было, потому что родственников не осталось. О теле позаботилось государство. Я… – Джеймс сдерживался из последних сил. – Я бросил отца, Слоун. Он умер в одиночестве.
